Клетки не только за работой (СИ)

От нее у него внутри лопались все гранулы. Она заставляла его, кхм, активироваться. Базофил, обычно такой спокойный и невозмутимый, был так влюблен, восхищен и возбужден, что совсем потерял голову. И очень скоро это вышло ему боком.

Однажды он брел мимо одного подозрительного места в тонком кишечнике. Местные работники жаловались ему на странные неполадки на этом участке, причину которых они так и не смогли выяснить. Небольшое воспаление, больше похоже на раздражение от трения частиц плохо переваренной твердой пищи о слизистую оболочку, не казалось чем-то особенно подозрительным. Но стоило завернуть за изгиб и углубиться в складку, как обнаружился неприятный сюрприз. Возможно, это были потомки того самого червя, убитого прекрасной эозинофил, возможно, эти малыши вылупились из яиц, подхваченных с очередной порцией сырой рыбы, к которой почему-то был так неравнодушен хозяин тела. Может, еще что, кто знает. Но перед базофилом нарисовался целый выводок молодых паразитов.

Оторвавшись от своих радужных мечтаний о прелестях возлюбленной, он сообщил куда следует о своей находке и начал выпускать необходимые вещества, но зазевался. Внезапно что-то чиркнуло по нему с двух сторон, и он почувствовал обжигающую боль. Плечо, часть груди и спина оказались распороты и обожжены каким-то ядом. В следующий миг отрава распространилась вокруг, и базофил, интуитивно прикрывшись зонтиком, перешел в отступление. Жжение в ранах было просто невыносимым, а чувство опасности столь острым, что закралось подозрение о возможной скорой кончине. Нет, он не мог погибнуть вот так, не добившись взаимности от прелестной эозинофил! Ах, как бы ему хотелось, чтобы она была здесь! Нет, он не хотел подвергать ее опасности, но и умереть, не увидев ее еще хоть раз, было бы невыносимо мучительно. Настолько, что он бы не нашел потом покоя в загробном царстве и являлся бы ей призраком.

Пока буйное воображение базофила представляло его клеткой-призраком, пугающим до икоты и своих, и чужих, подоспело подкрепление. Эозинофил была в первых рядах и была не одна: она созвала всех своих подруг, так как еще с прошлого раза заподозрила неладное. Однако обнаружить финны ей тогда не удалось, но она знала, что господин базофил был прав и звал их с нейтрофилами не просто так. Последние, кстати, уже лезли изо всех щелей. Прибыв на место, радостно сообщили, что вскоре подойдут В-клетки со своей артиллерией и макрофаги. Моноциты уже прибывали вперед их и создавали оцепление вокруг гнезда паразитов. Эозинофилы удивились, к чему такая срочность, они бы с этой мелочью и сами прекрасно справились, но тут случился новый выброс отравы, и клетки увидели виновника торжества: весьма враждебно настроенную палочку. Она отчаянно сопротивлялась и хлестала защитников организма ядовитыми жгутиками и плевалась ядом. Нейтрофилы пытались ее укокошить, но лишь напрасно ломали ножи об защитную капсулу.

После долгой и опасной возни палочки были отловлены и взяты под стражу. Эозинофилы подсобили пробить их защиту своими рогатинами. Нейтрофил U-4989, бывший среди прочих, тут же решил попробовать на вкус это нечто. В последний момент добыча была отнята у него госпожой макрофагом.

— Не советую, — сказала она. — Сальмонелла даже для нас слишком ядовита, а микрофаг вроде вас и вовсе может концы отдать после такого обеда. Ох, — вздохнула она, с огорчением глядя на убитую палочку, — чую, будет расстройство желудка.

Эозинофилы в это время разбирались с паразитами. Те были настолько слабенькие и вялые, что не оказывали практически никакого сопротивления. Видимо, им тоже от токсинов досталось. Скинув тела червей макрофагам, эозинофилы при поддержке других клеток тщательно прочесали все места, где могли еще оказаться неприятные сюрпризы. Подруги уверили эозинофил-чан, что справятся сами и отпустили ее ухаживать за раненым базофилом. Тот метался как в бреду и нес всякую чушь про прекрасные глаза и что-то еще в том же духе. Обрабатывающая его раны макрофаг заверила, что яд уже нейтрализовали, и вроде как все с ним должно быть в порядке, хотя она не уверена. Эозинофил вздохнула, сказав, что это у него и без всякого яда бывает, и приняла у нее перевязочные материалы. Макрофаг только лукаво на нее покосилась, но ничего не сказала.

Придя в себя и узрев звезду своих очей, базофил едва ли не сразу выздоровел. Все попытки эозинофил-чан объяснить ему, что его спасение — вовсе не ее личная заслуга, ни к чему не привели. Базофил был абсолютно уверен, что спасла его любовь. Ну, может, и так. От переизбытка чувств его вновь прорвало на признания.

— Ты самая прекрасная и желанная из всех клеток! — восклицал он.

— Ну что вы… — смущалась она, от неловкости момента затягивая бинт слишком туго.

— Я одарю тебя самыми изысканными ласками! — сулил он, прижимая ее руку к своему сердцу (что явно мешало процессу перевязки).

— Ой, ну я не знаю… — эозинофил отворачивалась. — Сперва надо получше узнать друг друга, — пролепетала она, не зная, что сказать.

— Я готов узнать тебя ближе!

— О-ой…