Клеточник, или Охота на еврея

— Толя, гадом буду, надо рвать когти, — нарушил молчание Лысый, не прекращая мучить свой «Орбит». — Пойми, густой замес. Баланда пересолена. Век воли не видать, такое мочилово никакой пахан не замотает. Я ж не вафел, масть просекаю. Толя, масти козырной у заказчика по всем карманам заныкано. Он точно на отмыв ставил. Может, и двойная стирка, может и тройная. Гадом буду, после нас еще два-три таких же лоха в очередь на жмурки стоят. Толя, мы ж для него голье. Стрёмно, блин…

Седой выстрелил сигаретой в кусты, расстегнул верхнюю пуговицу черного габардинового пальто, подставив горло приятной прохладе.

— Шурик, я тебя сколько раз просил говорить со мной на человеческом языке, а не гнать эту феню твою тюремную: слушать тебя противно, а иногда и понять невозможно. Хотя, — он обреченно махнул рукой, — даже если ты по-русски начнешь изъясняться, все равно кроме херни всякой ничего от тебя не услышишь. Был ты мудаком полуграмотным до зоны и остался таким. Ну что ты гонишь! Ты проверенный кадр, я тоже. За нами столько мокрых дел, что если бы хотели, давно бы уже, как ты выражаешься, отстирали. Мы профессионалы, Шурик. Работаем чисто и с гарантией. Не подводили ни разу. И эту операцию с водкой провернули безупречно.

Чего ты паникуешь? Бабки получил, живи. Только помни главное правило: не шиковать, не светиться, не болтать.

— Уеду я, Толик! Никогда не бздел, ты знаешь. Мне западло. А тут первый раз в мандраже. Вот нюхом чую. Мы раньше кого работали? Серьезных деловых. Заказы понятные. А тут фраера лоховые. Почему бедные фраера за такие башли? И почему с такими понтами? Только один мал-мал упакованный, ну, с обстановочкой на хазе. Остальные — нищак, мышки голые. Но обрати внимание — один, который первый был, журналист из газеты. Я у него на столе визитку-то разглядел. А потом в газете прочитал про него. Может, и последний, что у бабы прятался, тоже из этих, из журналистов. Тут политика, Толик, зуб даю! А это значит, фраера в натуре серьезные, в большой игре.

Казалось, Седой слушал рассеянно, вполуха. На самом деле речь Лысого, не слишком оскудевшая блатной терминологией, вызывала у него определенные эмоции. Во-первых, Шурика было жаль. Десять лет знакомства, можно сказать дружбы, пять — совместной работы. Абсолютно свой в доску, опытен, надежен, руки железные и чутье звериное. Обычно молчалив и спокоен. Сегодня исключение, подтверждающее это последнее его свойство: предчувствует, предощущает…

Кроме того, рассуждения Шурика были не столь уж наивны и разбередили беспокойство в душе самого Седого. Заказчик доверял ему всемерно и ценил очень высоко — в этом не было сомнений. Седой был надежен еще и в том смысле, что никогда не видел заказчика, не слышал его подлинного голоса и даже теоретически, под самой жуткой пыткой, не мог ответить на вопрос, где его искать.

Заказчик никогда не назначал свидание в одном и том же месте. Вначале был звонок, скорее всего с телефона-автомата. Ссылка на старого друга — подельника, почившего в лагерях от туберкулеза. Предложение встретиться вот как раз здесь, на этой скамейке. Голос явно искажен. На свидание никто не пришел. Седой собирался было уйти, но из-за широкого ствола старой сосны аккурат возле скамейки вдруг донесся голос, приглушенный, видимо, ладонью у рта: команда не оглядываться, слушать внимательно и запоминать слету. Сказанное было повторено еще раз, слово в слово. Седой цепко схватил инструктаж, со второго раза — намертво.

Следующая встреча случилась в Подольске. Тихий закуток за гаражами. Гонорар копейка в копейку под листом железа у заброшенного ржавого бокса. Очень солидный гонорар. Новое задание. Заказчик оставался невидимым, голос неузнаваемым. Потом другие места, даже города подмосковные. Ни одного сбоя, ни одной накладки, ни одного бакса недоданного. Но и Седой выполнял задачи безупречно. И что там говорить, Лысый был лучшим напарником, какого только можно было сыскать. Да-а-а, обидно и странно, но дело есть дело. Профессионал кончается там, где начинаются сантименты.

Седой приобнял помрачневшего Шурика за плечи, похлопал дружески.

— Ладно, братан, кончай нюни, получай бабульки, давай по маленькой за успех и разбежались.

Седой огляделся, хотя и знал, что в такой час вряд ли кто забредет в этот укромный уголок парка, сунул Шурику пухлый конверт. Тот не считая, запихнул деньги во внутренний карман куртки. Седой извлек из наплечной сумки фляжку с коньяком и две пластиковые складные рюмочки. Такая была у них традиция.

Седой налил Шурику и поймал его настороженный, колкий взгляд.

— Ты чо на меня зыркаешь, — Седой добродушно улыбнулся и, взяв непрозрачную металлическую фляжку за дно, слегка приподнял ее на уровень глаз, словно рассматривая содержимое на просвет. — Совсем параноиком заделался? Там, блин, цианистый калий кусочками плавает. Сейчас жахнем за дружбу и вместе к отцу небесному за грехи наши тяжкие.