Клеточник, или Охота на еврея

Сегодня я пишу тебе это прощальное письмо. В последнее время на страницах моей рукописи мне представлялся в облике главного героя — мстителя не я сам, а почему-то ты, сынок. Я как бы наследовал тебе чувства и намерения моего главного героя. Он шел к высотам государственной власти, чтобы власть эта стала в его руках инструментом мести, а потом уж он самолично рушил систему и возводил на ее обломках новое, справедливое общество. Он, герой моей рукописи, продал душу дьяволу, шел по трупам, ловчил, пресмыкался ради достижения великой цели. Он хотел заложить фундамент справедливого общества, которое безоглядно и жестоко расчищал от своих врагов, подонков и злодеев. Я писал, отрицая, презирая даже мысль, которую внушали классики вроде Достоевского и прочие так называемые гуманисты, мол, дурные средства к доброй цели не приведут. Чушь все это, сынок! Не верь! Истина в том, что против зла вселенского и земного, против тирании, лжи, подлости и безграничного государственного цинизма не было и никогда не будет добрых, гуманных средств борьбы, если, конечно, цель — победить, а не пасть красивой смертью героя. Человечество умилялось, вспоминая слова Карамазова, мол, мировая гармония не стоит слезинки ребенка, но вопреки всему воевало, убивало, взрывало, калечило, моря детских слез проливало и продолжает. И гляди-ка… Кое-где, в некоторых странах, даже во многих, прорвалось оно к нормальной жизни большинства людей. И стран таких все прибавляется. Знаю, прочел, наслушался, хоть самому побывать не довелось.

Жизнь, сынок, приобретает истинную ценность и достойна заботливого сбережения, когда общество, в котором живет человек, в подавляющем большинстве ставит во главу угла уважение к личности, уважение права на жизнь. К этому порогу общество надо привести. Это может сделать лишь группа великих и беспощадных, умных и жестоких, добрых, решительных и страдающих, по природе своей милосердных людей. Милосердных, сынок. Подыхающую собаку пристрелить милосердно. Варваров, терзавших плоть страны твоей, уничтожить милосердно. И те невинные, нейтральные, случайные, которых спасительная, очищающая сила убьет неизбежным рикошетом, целясь в гидру, — они тоже ведь жертвы милосердия. Именно оно ведет вперед избранных героев.

Не знаю, понимаешь ли ты меня, слышишь ли правильно мысли, которые несу к тебе с того света. Я их выстрадал при жизни и вложил в уничтоженную повесть. Такие идеи побуждают к действию главного героя. Назвал его Федор. В честь тебя. Не хочу, чтобы ты страдал, был несчастлив. Но писал я и тайно мечтал: ты станешь таким героем, ты усыпишь бдительность охранителей партийно-советской диктатуры, хозяев тоталитарной страны. Сперва неизбежно притворишься одним из них, потом выше их, над ними. Ты прикинешься Злом, даже натурально станешь творить Зло, а когда возвысишься — сломаешь им хребет, расправишься с ними. А потом откроешь глаза людям, поведешь страну туда, где нет места концлагерям и варварским экспериментам над народами, где торжествует любовь, справедливость и человечность. И тем докажешь, что любые твои средства достижения этой цели были оправданы.

Вот, сынок, я заканчиваю письмо. Живи как хочешь. Может, не тебе суждено изменить мир. Что ж, время покажет. Лишь бы ты был счастлив. Но напоследок вот она — просьба к тебе. Выполнишь ее, и мне на тот свет весточка придет, потешит мне душу. Просьба такая: ты хоть и маленький еще был, но, должно быть, помнишь, как я…

Глава 2 Ва-банк

Вадик Мариничев несся под сотню, понимая всю неизбежность пробок ближе к центру столицы. Наступал вечер, и более или менее состоятельные граждане великого города ехали в том же направлении — расслабиться после трудов праведных в бесчисленных ресторанах, киношках, злачных местах. Он хотел заехать к Тополянскому, все рассказать, посоветоваться. Но понял, что упустит драгоценное время и к тому же подвергнет дополнительной опасности Учителя.

Он поступил проще: по дороге набрал со своего второго, точно не засвеченного мобильного мало кому известный закодированный, телефон Алексея Анисимовича. Такой связью они договорились пользоваться в экстраординарных ситуациях. Тем не менее, Вадик докладывал полунамеками, шифровался и страховался, используя эзопов язык. Главное, шеф все понял, судя по его реакции, — понял, что Вадик собирается предпринять.

— Правильно ведешь себя. Нельзя забывать о несчастных пожилых людях. Как не навестить старушку!? Хлебушка ей купить или еще чего. Пообщаться… Они же, старушки, в тоске одиночества хотят выговориться… Молодость вспоминают. Выслушать — это очень гуманно. Вот сам, небось, когда тебе одиноко, ждешь звонков, общения. Воздастся, люди хорошие и тебя на склоне лет не покинут, помогут, подсобят — я уверен. Они ведь есть, хорошие. Ты в этом недавно убедился. Ну все, удачи тебе, привет бабуле. Сможешь — заезжай. И не гоняй за рулем-то, береги себя, по сторонам смотри. Сейчас в городе движение такое сумасшедшее, психов до черта. Посматривай! Привет!..