— Я хотел бы поговорить с ней наедине, если вы не возражаете, — сказал он. — Мне хочется уже сейчас получить представление о ее характере. Мы не можем задерживаться здесь слишком долго, и лучше всего сразу решить наше дело и исполнить все необходимые формальности.
— Вы имеете в виду помолвку?
— Да, у меня есть доверенность на ее совершение, и хотелось бы, чтобы помолвка состоялась сегодня же вечером.
— После вечерни, — кивнул в знак согласия лорд Беллер. — Вы сами поставите ее в известность?
— Если вы не против… — де Жерве учтиво улыбнулся.
— Я совершенно не претендую на эту роль. Какая разница, кто ей об этом скажет — вы или я?
Де Жерве поклонился и вернулся к господам, стоявшим возле камина.
— Магдален, лорд де Жерве желает побеседовать с тобой с глазу на глаз, — сказал лорд Беллер, подойдя к девочке и взяв ее за руку. — Не распускай язык и слушай его очень внимательно.
Когда лорд Беллер подвел ее к де Жерве, Магдален вопрошающе взглянула на рыцаря испуганно-удивленными глазами. Что за дело было этому блестящему господину до нее?
«Блестящий господин» церемонно поклонился, и в его глазах можно было увидеть не только искрящееся веселье, но и нечто большее.
— Не окажете ли вы мне честь составить общество для короткого разговора, леди Магдален?
Взволнованная Магдален торопливо сделала реверанс.
— Разумеется, сэр, если вам угодно, сэр!
Она не глядя приняла предложенную руку, и они, церемонно ступая, вышли из зала на улицу, прямо в промозглое февральское утро.
— Не побеседовать ли нам в каком-нибудь помещении, там, где можно укрыться от ветра? — предложил рыцарь.
— Как вам будет угодно, сэр — ответила его дама со смирением, которое из ее уст звучало слишком уж неправдоподобно.
Де Жерве взглянул на нее сверху вниз.
— Но вам это будет угодно, мадемуазель? Она подняла голову и встретила его взгляд.
— По правде говоря, сэр, я бы предпочла прогуляться по крепостной стене. Знаете, одной мне запрещают бывать там, но в вашем обществе… — она не закончила фразу, но ее оживленное личико объяснило ему все.
— Если вы не боитесь ветра, мы именно так и поступим, — он учтиво пропустил ее вперед и они направились к каменной лестнице, ведущей на стену.
Они забрались наверх и тут же оказались на пронизывающем, зябком ветру. Но Магдален, одетая в тяжелое и плотное бархатное платье поверх нижнего шерстяного, холода не ощущала. Она сразу же поспешила к парапету и, перегнувшись, стала смотреть на темный лес, убегающий в сумрачную даль.
— У нас уже три месяца не было никаких набегов, — сообщила она, и де Жерве готов был поклясться, что услышал в ее голосе сожаление.
— Вы говорите об этом словно бы с тоской, — заметил он и подошел к скамье, вырубленной в камне парапета.
Она ответила, как ему показалось, с усмешкой:
— В конце концов так интересно, когда что-нибудь случается!
От ее неловкости не осталось и следа. Подумав об этом, де Жерве сел и жестом пригласил девочку располагаться рядом.
Магдален неприязненно посмотрела на твердую каменную поверхность скамьи.
— Сожалею, но час назад меня высекли.
— Вот как? — все поняв, он встал, и продолжил прогулку вдоль парапета. — За какой же проступок вас высекли?
Магдален колебалась. Не оттолкнет ли она этого господина, рассказав о проступке, который встретил такое неодобрение отца и тетки? Ей очень не хотелось лишаться расположения собеседника, но неизменный дух противоречия подталкивал ее к тому, чтобы проверить искренность этого расположения.
— Я ходила в гости к Сумасшедшей Дженнет, — вызывающе сказала она, — и несла приготовленный ею заговор.
— Заговор? Но для чего? — он, казалось, не рассердился, ему просто стало интересно.
— Чтобы произошло что-нибудь необычное, — сообщила она. Минуту помолчав и, видимо, набравшись смелости, она продолжила, неожиданно охваченная тихой яростью: — Как можно быть счастливым в месте, где все развлечения — это разучивание псалтыря с отцом Клементом, который вечно недоволен и каждый раз ябедничает на меня отцу, или сидение с теткой и вышивание на пяльцах? Иногда отец разрешает съездить с ним на соколиную охоту, но там я обязательно что-нибудь вытворяю и меня снова наказывают.
В ее голосе он уловил безысходность и тоску.
— Мне все время хочется петь, танцевать, играть, скакать верхом, стрелять из лука и охотиться с соколом, но кроме пажей никто не мог бы заняться со мной, а отец говорит, что они не подходящая для меня компания, и поэтому все это мне запрещается. Здесь так холодно и тоскливо, и я не хочу больше жить здесь! — закончила она на пронзительной ноте.