Клятва Гарпократа

— Я так считаю, у нас будет о чем потолковать с этим Ра, как его там, — негромко сказал мне Бьярни. — Прости, сынок, что я вмешиваюсь. Это же очень громкое прозвание, если кто понимает.

— Он нас примет, если мы сейчас к нему направимся? — спросила нас Ситалхо. — До завтрака.

— Чьего? — ответил Бьярни. К нему возвращалось прежнее присутствие духа, и то, что все прочие проигнорировали его реплику, нисколько этого настроя не сбили.

— Ра- Гарахути никого не принимает и никому не отказывает, — учтиво ответил Христофор. — Ничего не ест, кроме песка, и ничего не пьёт, кроме дуновений хамсина, сирокко и их братьев. Мы сейчас направляемся к нему рассказать о происшедшем в его владениях — вы пойдете следом?

— Отчего же нет, — кивнул я.

Только мы не пошли, а поехали. Христофор мигом вскинул обеих девушек себе на плечи, вороной песик, осклабясь во все зубы, предложил мне аналогичную услугу, а наш скандинав… В общем, он как «в настоящем деле» умел летать, так и в походном строю не разучился. Он, я думаю, всегда будто планировал над землей, не касаясь ее ногами по-настоящему.

После довольно долгой и тряской пробежки мы, наконец, оказались рядом с крутой песчаной горой. Траншея рассекала этот бархан пополам, стены ее были укреплены булыжниками. Позже я сообразил, что это камень был изначальным, а песок пришел позже.

Нас ссадили со спин и плеч и предложили зайти внутрь священного холма — а что он был именно священным, никто из нас не сомневался. Собаки следовали за нами по пятам, полулюди (или называть их так неполиткорректно?) остались стеречь вход.

Внутри оказалось вполне обжито: какие-то пестрые полотнища, слегка присыпанные вездесущим песком, гладкие булыжники для сиденья или чего иного. По мере продвижения вглубь в известковых стенах появлялись ниши в виде арочных углублений, выстроенных рядами. Выглядело это очень изящно.

И вот что еще: никаких гибридов. Те существа, которые приветствовали нас по пути, были людьми — или животными: кошками необыкновенной величины, собаками размером со львицу.

Коридор постепенно расширялся, пока его не замкнула высоченная башня без крыши. Внутри стояли жилища или небольшие храмы: куполообразные хижины вблизи окружали невысокую пирамиду кольцом, а далее теснились вплоть до стен.

А перед самой пирамидой стоял самый настоящий сфинкс.

Далеко не такой огромный и потрепанный жизнью, как в Гизе. Видно было, что его тщательно хранили и освобождали от песчаных наносов и, похоже, полировали ему шкуру — так она блестела. Впрочем, львиное тело было гладким — ни единого волоска, кроме как на кончике хвоста. Когти были отполированы с особой тщательностью. Человеческая голова отличалась правильностью черт, длинные волосы были убраны под классический полосатый платок и падали из-под него красивыми прядями: явное нарушение канона.

— Он дремлет — и не дремлет, — сказал наш проводник. — Приблизьтесь так, чтобы он мог вас видеть.

Все-таки сфинкс был огромен: для того, чтобы стать глаза в глаза, понадобилось совсем немного к нему подойти, примерно на уровень внутреннего кольца хижин. Чуть дальше — и ты окажешься у него между протянутых лап, а то и прямо под точеной бородкой.

И тут сфинкс открыл глаза.

Зеницы. Очи.

Огромные и бездонные, как колодцы.

Сияющие, как двойное черное солнце.

И спросил голосом, похожим на львиный рык — тот самый, что мы слышали давеча в песках.

— Привет вам. Мое имя Ра-Гарахути, или по-иноземному Гармахис. Мое прозвище — Лев Пустыни. Мой знак — Восходящее Солнце. Говорите со мной о вашем пути и цели.

И тут снова вперед выступил наш Бьярни.

— Тебе тоже привет от нас, о Лев Пустыни. Мы ищем жизнь повсюду, где можем найти. Нет у нас иной цели.

— Вы ее нашли. Что дальше? — спросил рыкающий голос.

— Это уже второй раз, как мы говорим с разумными, о Ра-Гарахути. В тот раз дали нам одну вещь, чтобы мы принесли ее сюда, — может быть, награду, может статься, загадку.

— Загадку? Я люблю загадки, — ответил сфинкс гораздо мягче.

— В каком смысле — задавать или отвечать?

— В обоих.

Тогда Бьярни полез себе куда-то за ворот и достал серебряную статуэтку пумы.

— Вот она. По правде сказать, это и для меня загадка, достойнейший Лев.

— Почему ты так меня называешь? Потому что я так назвался? Или ты считаешь, что человеческого во мне куда меньше, чем звериного?

— Нет, только потому, что Львом называли того, кто в самый первый раз переправлялся на плечах Христофора, — ответил Бьярни.

— Быстр ты на ответ, — сказал сфинкс. При этом нам почудилось. Что его точеные губы тронула улыбка. — Добро тебе: я твою кошку — или это кот? — приму. Но что же за подарок, если к нему нет объяснения? Расскажи нам.

— Вот влипли, — пискнула Марикита. Величавость здешней атмосферы, очевидно, подействовала на нее с обратным знаком. — Этой сказочки никто из нас, лесных, не помнит. Попалась тогда Филу под руку — и всё.

— Зачем помнить, когда можно выдумать? — спросила ее Ситалхо.

А я уже начал — совершенно неожиданно для себя — говорить плавно и зычно, будто не забивало мне горло песком и пылью здешних дорог.

— Я назову эту сказку… да, именно так: