Клятва Гарпократа

— Это правда, что наше общее имя происходит из античности? Море, — спросила Фалассо своего брата.

— Правда, — ответил он. — Древнегреческий язык, первый согласный — межзубный и акцентуация на первый слог. Мы ведь ставим ударение на втором.

— Зануда ты, — слегка поморщилась она. — Ученость так и прёт. Можно подумать, не за одной партой сидели. А почему первопредок Филипп выдумал такое имя?

— Потому что мы, королевские дети, тоже Морской Народ. Другие имена для ба-нэсхин родились сами по себе, вместе с людьми, но это имя — особое. Самое драгоценное для наших друзей по ту сторону моста.

— Ты имеешь в виду Рутен? Или нет: наш общий с ним Элизий?

Этот диалог брат и сестра вели, сидя позади Бьярни на пассажирском сиденье вертолета. Сам он находился в кресле первого пилота и делал вид, что все эти дела его в упор не касаются. Руки на руле, драгоценный дареный меч закинут за спину… Бьярни с мечом — какая предметная и зримая тавтология!

Рокот моторов, шум огромной лопасти над головой — мясорубка для воздушного пространства. Одни лоскутки от него летят и приземляются на водную гладь пурпурной пеной, подумал Фаласси. Любим мы с сестрой всякие и всяческие красивости, что делать! Но этот океан, этот путь, древний и вечно новый, это Коралловое Море и в самом деле заставляет вспомнить все эпитеты сразу. Винноцветный — неразбавленный пресной водой пурпур, кардинальский александрит — или, скорее, аметист? Фиалка с сиренью в одном бокале, пьяная горечь фалерна, солнце под хмельком ложится в свою вечернюю постель. И за бортом рокочущей свою песню машины-биота — материк, похожий на щит великанской черепахи, разломанный посередине. Кракен. Не он один — все континенты Рутена Великого похожи на бугристую спину Кракена, что готовится уйти на дно, дабы кровь земли, солёная, как и наша собственная, смыла с него позор. Велеречиво-то как!

— Фали, а это что за здоровенная запятая под самым боком у Австралии?

— Большой Барьерный риф. Наверное…

— Он же вырос вдвое. Я помню, рутенцы волновались — то морские звезды на его строителей напали, то температура воды стала слишком горячая.

— Я еще помню, что ты выступала насчет переселения наших стойких ручных полипов в эти места. Они, кстати, скорее хладолюбивые, чем наоборот, так тебе и сказали.

Полоса рифа, и в самом деле, изгибалась вдоль всего побережья Австралии, соединяя Новую Гвинею с Новой Зеландией и отделяя континент от архипелага. В самом деле барьер, крепостная стена, подумал Фаласси. Удивительно, что сохранился завиток — лишь переместился на уровень Мельбурна и Сиднея. Бывших Мельбурна и Сиднея, поправился он. Изогнутая гряда, локон красавицы. Човган для игры в океанское водное поло. Расплетшаяся цветочная гирлянда.

— Красота, — ответила Фалассо его мыслям. Такое бывает с двойняшками, особенно слепленными из одного материала. — Зеленое все и белое, и как цветочные букеты выступают из камня. Леса и трава? Известняк? Туф?

— Ракушечник тоже. Под водой и еще красивее — сады кораллов, пастбища рыбок.

Мозговые кораллы, такой подушкой, похожие на кружевные грибы, ветви или занавеси, а то и на оленьи рога. Неземные цветы: белые, фиолетовые, синие, голубые, зеленые, желтые, оранжевые, розовые, красные и даже черные.

— Полная радуга. Белое раскрывается всеми цветами и уходит в темноту. И наоборот — снова и снова. Инь и Ян. Сокрыто и явлено. Помнишь стихи?

Черный уголь в тисках обращается в белый алмаз
И ведет по стеклу, словно щепка по мягкой бумаге;
Поглощённое с алчностью наитемнейшим из вас —
Бриллиант излучает, сияя в безумной отваге.

Мы плывём, как во сне, по бескрайней туманной реке,

В темном небе развернуты вширь семицветные стяги,
И смеется верхом на дуге из мерцающей влаги
Лепрекончик зеленый с блестящей монеткой в руке.

— Помню. Это Барбе сочинил для нашего отца Кьярта. Уже когда тот постригся в отшельники-колумбаны. Монах — водитель китов. Монах-садовник. Вот бы его сейчас сюда — полюбоваться!

— Тут ведь еще и живности всякой кишмя-кишело, тоже пёстрой. Большие тридакны с двухметровыми створками, всякие губки, актинии, раки, крабы, морские звезды, морские ежи и множество водорослей. А рыбы, братец! Одни названия чего стоили: губан, скалозуб, кардинал, как Барбе, рыба-бабочка, рыба-клоун, рыба-попугай, морская собачка, еж-рыба и даже рыба-муха. Как по-твоему, это еще есть?

— Отчего же нет. Цивилизация покрывает собой лишь самую поверхность суши, а океан, как был колыбелью жизни, так ею и остался. Ему почти все равно, что происходит на его поверхности и берегах. Никто не знал и не знает, что именно скрыто на дне его разломов, рифтов и впадин, где рождаются извержения и цунами. И ведь он сам себя почистил от рутенских отходов, ты же знаешь.