Клятва Гарпократа

А мгновение позже отрок Всеслав, сидя над ее вмиг уставшим телом, рассеянно гладил мать по руке, смотрел в темноту фосфорными своими, иззелена-золотыми глазами и вполголоса пел:

«Я буду змеем перед войсками,
Волком во всяком лесу,
Оленем с серебряной короной,
За коим гонится волк.

Я буду карпом в глуби озерной,

Косаткой в волнах морских,
Я стану ястребом в чистом небе,
Чайкой пряну на воду.

В земле, порождённой заново,

Вечно пребуду в славе,
И будет герою подарено
Имя владыки жизни».

Эти стихи Зоя отыскала в книге древних сказаний, изукрашенной по полям сложными узорами из сплетенных лоз и змеиных тел. Но что ее сын знает еще какой-либо язык, кроме того, на котором она с ним разговаривала, а тем более — умеет на нём читать, ей не приходило в голову.

Юноша Всеслав рос по-звериному гибок, не по-человечески красив. Пропадал то в лесной чаще, то на мужском подворье, то на женском. Зоя с удивлением обнаружила, что у «железяк» есть не только разум, но и чувства, первое из которых — уединиться на своем поле. Потом уж пообщаться — строго со своими. А она, смертная женщина с мягкой плотью, — существует лишь для того, чтобы принимать служение.

Но Всеслав необходим латникам для чего-то иного.

Да-да, она стала воспринимать любого из своих слуг как оживший доспех, внутри которых, в темной пустоте, спрятано нечто ей неведомое и опасное. Не так ее мальчик: они любят его, учат бою и наслаждению, колдовству и ведовству всяких родов и видов, и это для них и для него точно воздух.

К чему готовят, для чего учат? Она долго не раздумывала. Сердцем знала и не противилась.

Наконец, пришёл день.

С утра ясное весеннее небо заложило хмурыми облаками, за которыми погромыхивал гром. Зарницы полыхали в полнеба, от одного края до другого. Сизые молнии рвали стороннее облако в клочья, но тут же сшивали вместе с другими такими же — стегали, простёгивали небесную ткань, чтобы крепче была.

Но разорвалась она в одночасье по всей своей ширине.

И прянул внутрь стен Огненный Змей во всей многоцветной его красе.

Стал на хвост посередь саженой, ухоженной рощи и дохнул пламенем:

— Где отчее гнездо моё? Верните. Где сын от крови моей? Отдайте.

Вышел молодой Всеслав навстречу ему, а за ним — его рыцари. И мать его стала на крыльце — за триединое, трех цветов яйцо рукой держится.

— Не возвращается ни один в места, откуда изошёл, — говорит Всеслав. — Забрал ты мою мать из-под ее родного крова, чтобы ей вовек под него не вернуться. Здесь теперь её гнездо, и нет тебе в нем ни тепла, ни пристанища.

— Хочешь драться, сынок? — грохочет огнём Великий Дракон.

— Не тебе я сын, — отвечает юноша. — Не наложила на меня Зоя-жизнь, матушка моя, твоего священного знака. Кого уж пожалела, себя или меня, — то мне неведомо. И войну не я, ты начал, сюда явившись. Хочешь — продолжим.

Тогда взлетел Огняник обратно в небо и оборотился ширококрылым орлом с пламенем в клюве. Только Всеслав опередил его: стал малым Соколом — Золотое Перо, ушёл в самую высь и прибил отца к земле, так что понапрасну ушло пламя в ее глубины.

Пал Огняник наземь и стал великанским Кабаном-Одинцом — хладное голубое пламя ручьём бежит по хребту, одевает щетины, клубом пышет из открытой клыкастой пасти. Морда к земле пригнута — берегись!

Но поднялся ему навстречу могучий Белый Волк. Нет у него никакого огня, только против одного кабаньего клыка — дюжина, против одной щетины — сто шерстин, голова на плечах гордо поставлена — не согнется, хвост бока точно бревном обметает — собьёт врага навзничь.

Прыгнули они друг на друга — и повис Волк на спине Кабана, вцепившись тому в загривок. Не повернуть тому головы, не добыть сыновьей крови! Но и Волку отцовой шкуры не прокусить.

Разошлись они снова.

Опять стал Змей самим собой. Только теперь два головных острия вперед выставил — сыплются с них желтые искры, жалят пчёлами.

А Волк оборотился Белым Туром — Золотые Рога. Сорвались с их концов две ярых зеленых молнии — и ударили Змею прямо в грудь.

Тут кончились и время, и безвременье. Всё кончилось…

Владислав упал, но тотчас оперся на локоть и выкашлял в ладонь остатки огня или крови. Плотный комок цвета пурпура. Сжал в кулаке.

— Вот. Забирай, победитель.

А потом лежал на обгорелой земле и уходил в нее прямо на глазах жены — черные глаза, серые волосы, белая кожа. И цвета его мира уходили, струились прямо в глубь дорогого камня: кровь, огонь, золото, трава и деревья, вода, небо дня и небо звездной ночи.

Остались только три цвета мрака.

Сажа, пепел и зола — вот что осталось мне от Мира Радуги, думает Зоя. Три оттенка старинного дагерротипа.

— Зачем ты его убил, сын? — спрашивает она.

— Ты сама того хотела, не спорь, — говорит Всеслав. — Мести.

— Все матери того хотят, но долг сыновей — им не подчиниться.

И тут юноша смеётся — первый раз в жизни и по-настоящему.