Клятва юных

Наконец мы остановились. Рыжий мальчик исчез в груде бурелома, образовавшего нечто вроде пещеры, и минуту спустя я как будто из-под земли услышал его громкий голос, а еще через минуту из «пещеры» показался Г.

— Леон Константинович! — сказал он громко, всей грудью, во весь голос. — Милый друг!

Да, это был он, изменившийся, похудевший, но с тем же добрым мальчишеским блеском в глазах…

Не помню, о чем мы говорили в первую минуту встречи. Он спрашивал, я не успевал отвечать.

— Да ты же голоден, черт возьми! — сказал он. — Саша, тащи барана, живо!

И рыжий мальчик исчез, а через несколько минут передо мной появились жирная баранья нога и хлеб — сколько угодно хлеба.

Вот как Г. оказался в далеком немецком тылу.

В самом начале войны он был в Пинской флотилии. В конце июля 1941 года моряки перетащили вооружение на берег, положили пушки на машины, пулеметы на лошадей и, обнажив головы, потопили суда.

С отрядом морской пехоты Г. прошел около тысячи километров, и «за три месяца тяжелого похода, — сказал он, — не было ни одного дня, когда бы мы не наступали».

Поздней осенью отряд получил приказание вернуться к своим, и Г. попросил разрешения остаться.

— С партизанами, — объяснил он, смеясь, — с особым отрядом — имени Кима.

Это был тайный союз мальчиков в округе против немцев, ворвавшихся в их дома и школы. Они видели все, эти мальчики. У одного была зарезана на глазах мать, у другого брат с доской на груди висел на городской площади, третий бежал из родной деревни, всадив нож в глотку немецкого солдата. Многие в свое время входили в местную команду помощи семьям красноармейцев. Теперь перед ними были другие задачи. Они подрывали мосты, закладывали на дорогах мины, они подпиливали телеграфные столбы. Отличные разведчики, они вели наблюдение за движением немецких эшелонов. Они обеспечивали связь между партизанскими отрядами и разрывали ее между немецкими частями.

И Г. с его великим романтическим вкусом ко всему необыкновенному в жизни командовал этими маленькими солдатами, которые его обожали.

Я остался в отряде имени Кима до утра. А утром — это было 1 мая — я был свидетелем картины, которая поразила меня и запомнилась навсегда.

На поляне, широко освещенной солнцем, стояли мальчики, кто в сапогах, а кто и босиком, но в безукоризненном воинском строю. Послышалась команда «смирно», — ее отдал рыжий Саша, который ради торжественного дня был одет в серый, широкий, должно быть отцовский, пиджак, украшенный красной лентой, — и Г. вышел на поляну. Двое ребят несли за ним знамя, выцветшее и измятое — настоящее боевое знамя.

Подтянутый и серьезный, но с веселым блеском в глазах, Г. поздравил отряд с праздником 1 Мая. Я был уверен, что сейчас услышу торжественное обещание, которое дают ребята, получая пионерский галстук. Но слова воинской клятвы вдруг прозвучали перед строем, сдержанно отдаваясь в глубине старого леса.

— Я, гражданин Советского Союза, — негромко говорил Г., и мальчики, бледные от восторга и волнения, повторяли за ним:

— Я, гражданин Советского Союза…

— Торжественно клянусь… — говорил Г.

— Торжественно клянусь…

Юные бойцы, они опустились на одно колено, произнося скупые слова партизанской клятвы. Готовые к черному, суровому труду войны, они клялись сражаться с достоинством и честью, мужественно и умело.

У меня в горле перехватило. Стыдно признаться — слезы невольно подступили к глазам.

— Ну и ребята, ну и ребята! — повторял я шепотом. — Ну и ребята…

Г. отпустил мальчиков, и мы остались одни.

— Ha днях я рассказал им, — сказал он, — что немцы распилили и увезли из Петергофа статую Самсона, и ты бы видел, с какими лицами они слушали меня. Ты прав, это наше будущее. Кто, если не эти мальчики, будет строить новые города, сажать леса, подымать опустевшие земли? Вернется Самсон, а если немцы переплавили его на снаряды, эти мальчики отольют нового Самсона, и он так же будет блистать на солнце, подымая тост за здоровье нового поколения, которое ничего не уступило духу смерти без ожесточенной борьбы. Ты скажешь, это романтика, поэзия! Ну что ж, я старый романтик, а поэзия — на вооружении в отряде имени Кима. Кстати, зайди к нему, когда ты будешь в Москве…

В полдень я вернулся к своим, и праздник 1 Мая был отмечен великолепным обедом. Мальчики не только притащили нам целого барана, но и зажарили по-своему, с чесноком и луком.

Мы просидели в Брянских лесах еще неделю. Нужно сказать, что для немцев это были самые спокойные дни. Прекратились почти налеты на немецкие обозы, минирование дорог, убийства часовых. Это было сделано по моей просьбе — я боялся, что действия партизан привлекут к нам внимание немцев.

Но разведка — тщательная, подробная — продолжалась, и в этом деле неоценимую помощь оказал нам отряд имени Кима.

Наконец приказ был получен. Не стану подробно рассказывать о захвате Н-ского аэродрома, в свое время об этом писали в газетах. Скажу только, что, вернувшись, я имел счастье доложить, что тридцать восемь фашистских машин больше никогда не будут бомбить наши города и села.