Клятва Люка Болдуина

Люк сел на велосипед — Дэн побежал за ним — и поехал к обмазанному штукатуркой, с небольшим огородом позади, дому Становски, который стоял в стороне от дороги. Крыша дома просела, а штукатурка кое-где отвалилась. Это был один из тех домов на окраине города, где, хоть их аренда и стоила недорого, никто не хотел жить. Место это было голым, деревья там не росли, а трава сохла под палящими лучами солнца. На дорожке валялась опрокинутая кверху дном старая тачка, дрова были сложены кое-как, а на трёх верёвках, тянущихся от дверей дома через весь двор, сохло детское бельё. Как только Люк съехал с дороги на просёлок, из дома показался Уилли Становски. Вид у него был хмурый.

— Иду, иду, мальчик, — виноватым тоном сказал он. — Тебя послал твой дядя, да? Иду. Бегу. Я проспал. Я извиняюсь перед твоим дядей.

С выражением стыда на лице и с видом человека, которого мучает головная боль и невыносимо яркое солнце, он побежал в сторону лесопильни. Люк повернулся было последовать за ним, но из дверей выглянула Тилли Становски.

— Не уезжай, Люк, поиграй с нами.

— А что мы будем делать? — спросил Люк. — Во что играть?

— Просто играть, и всё.

— Как это просто? — засомневался он. — Так не играют.

— Давай поиграем с собакой, — предложила она.

— Дэн — необыкновенная собака… — принялся было он объяснять, но к этому времени у дверей уже собралось всё семейство Становски; среди них был даже четырёхлетний малыш с испачканным грязью лицом, а позади него стояла старшая из детей, двадцатилетняя Мария, в чистом белом переднике.

— Зайди к нам, Люк, — весело пригласила его Мария. У неё были большие тёмные глаза и блестящие черные волосы. Такой хорошенькой девушки Люку ещё не доводилось видеть, и когда она пригласила его к ним, он почувствовал себя польщённым и ему захотелось остаться.

И тут началось такое, в чём он сроду не участвовал. Как только они с Дэном вошли в обветшалый дом, все дети принялись как безумные бегать друг за другом, а собака громко лаять. Они гонялись друг за другом по дому, выскакивали во двор, опрокидывали стулья, налетали на гладившую белье Марию, а она только смеялась. А когда все устали, Тилли уговорила Марию сесть за старенькое, с четырьмя разбитыми клавишами пианино цвета морёного дуба, и все вместе начали петь любимую песню канадских французов под названием «Жаворонок». «Жаворонок, добрый жаворонок…» — пели они, а чистый сильный голос Марии нёсся над полями.

— Подождите, подождите! — крикнула Тилли. — Пройдёт время, и я буду петь не хуже Марии.

Люку и в голову не приходило, что так весело бегать, кричать и опрокидывать вещи и что Дэн может быть таким активным. А когда он уже остался совсем без сил, подумал, что хорошо бы пожить у Становски и что ему очень понравились Тилли и Мария.

Поэтому на следующий день, а было воскресенье, он снова поехал к Становски и вернулся домой только к ужину.

После ужина, когда дядя Генри вышел на веранду, тётя Элен, которая сидела на кухне, сложив руки на коленях, подозвала Люка к себе. Она была одета в новое чёрное платье и, когда шла в нём по проходу в церкви, выглядела очень важной. У неё было озабоченное выражение лица.

— Мне бы не хотелось, чтобы ты бывал у Становски, Люк, — сказала она.

— Мы там только играем, — ответил Люк. — А почему нельзя, тётя Элен?

— Видишь ли, Люк, объяснить это нелегко, — продолжала она серьёзным тоном. — Твоему дяде, по-моему, не нравится, что ты бываешь у Становски.

— Он мне этого не говорил, тётя Элен.

— Люк, — ласково начала она, — на кого ты хочешь быть похожим, когда станешь взрослым: на дядю Генри или на Уилли Становски?

— На дядю Генри. А что?

— Правильно, Люк. Тебе должно быть известно, Люк, что Уилли причиняет твоему дяде массу хлопот. — Снизив голос до шёпота, она добавила: — Уилли Становски пьёт, Люк. И пьёт много.

— Вот как?

— Да. И это дурно, правда, Люк?

— Наверное, — ответил Люк и помолчал, раздумывая над порочным пристрастием Уилли Становски к спиртному. И вдруг опомнился: — Но я не играю с мистером Становски, тётя Элен! Я играю с Тили. И Мария мне нравится. А они ведь не пьют.

— Да, — неопределённо отозвалась тётя Элен, решив продолжить беседу. — Тилли — хорошенькая девочка. Правда, Люк?

— Очень.

— Хорошенькая девочка, и вы вместе учитесь в школе, да, Люк?

— Мы в одном классе, тётя Элен.

— Вот именно, Люк, — сказала тётя Элен. Она начала волноваться, а её раздражало любое волнение, и она с трудом подыскивала нужные слова. — Мне бы не хотелось, чтобы ты водил слишком тесную дружбу с семейством Становски и в особенности с Тилли.

— Но почему? — недоумевал он.

— Потому что и в ней, наверное, со временем проявятся дурные наклонности, — резко сказала тётя Элен. — Она вырастет такой же, как её сестра Мария.

— Мария очень весёлая, — тихо возразил он. — Она поёт и играет на пианино.

— Да, — согласилась тётя Элен, поджимая губы и заливаясь краской. — И ходит в такие места, куда ей не полагается ходить, встречается с такими людьми, с которыми ей не полагается встречаться, её обзывают дурным словом, и всё это значит, что она плохо кончит.