Клятва на мече

– Вообще-то она всегда была немного скрытной, – вставила Ольга. – Старалась своих чувств не показывать. И к родственникам отнеслась спокойно. Сестричка родная. – Она хмыкнула. – Где ж она раньше была? Что-то не торопилась.

– И они больше не появлялись, не звонили?

Оба – и женщина-архивариус, и директор – покачали головами.

– Даже странно. Убыли – как исчезли, сразу. Другие до сих пор не забывают…

Сергей Павлович поднял воспаленные глаза.

– Вам нужно будет проехать со мной. Это ненадолго, не беспокойтесь. Просто посмотрите несколько фотографий…

…Они оба моментально, без колебаний, выбрали одну и ту же карточку. Собственно говоря, Туровский предполагал такой поворот – требовалось лишь подтверждение.

– Так они что… аферисты? – обреченно спросил директор. – Не родственники?

Туровский универсально пожал плечами.

– Но мы же не знали… Они предъявили документы, справки с места работы. У нас даже тени подозрения не возникло!

Азаров Александр Казимирович, равно как и Свирская Елена Владимировна, никогда не работали в банке «Пермьстройкредит», хотя бы потому, что банка с таким названием в Перми не существовало. Пришедшие новости от уральских коллег Туровского не удивили: он понимал, что для изъятия девочки вполне достаточно было убедительно выглядевших документов, пусть даже не выдерживающих проверки – проверять никто не будет. И винить руководство интерната тоже не имело смысла, тем более инкриминировать служебную халатность. Туровский видел: директора колотит крупная дрожь (не за судьбу девочки, подумалось со злостью, с глаз долой – из сердца вон…). Оленька-архивариус казалась настроенной более решительно… Только надо ли? Марина мертва, «Азаров» – убийца девочки, уехавший с ней на «ракете» и обнаруженный в квартире, где никто не был прописан, мертв (перебитое горло, падающее тело: видение в пригородном автобусе). Исчезнувшая рыжеволосая девушка либо убита, а тело спрятано, либо сама – убийца своего «мужа», растворившаяся в родных просторах. Материальные улики казались еще более эфемерными: квартира без единого отпечатка пальцев, с девственно чистой пепельницей на столе, купленная через двадцатые руки (цепочку сейчас отслеживают, но – напрасная трата времени), мелькнувшая полтора года назад машина темного цвета, заляпанная грязью. Ни номера, ни марки.

– Скажите, Марина посещала какой-нибудь кружок?

– У нас почти все дети охвачены…

– Все меня не интересуют. Я спрашиваю: чем увлекалась Марина? Музыка, спорт, живопись?

Они переглянулись.

– Трудно сразу вспомнить. Вроде ходила в секцию какой-то восточной гимнастики. Знаете, сейчас это модно… Как в наше время фигурное катание.

– Где она научилась играть на флейте?

Удивленно поднятые брови.

– На флейте? Впервые слышим.

Клубы черного едкого дыма зависли над Лхассой: жгли буддистские храмы. Трупы монахов валялись на опустошенных улицах – да и вряд ли там были одни лишь монахи и приверженцы Будды. Убивали всех, кто попадался под руку. Конные отряды солдат в черной броне со знаком Солнца носились как смерчи, и многим виделись не всадники, а стаи громадных черных птиц с разинутыми клювами – предвестников войны…

Это и была война – внешние границы государства еще пребывали в спокойствии и незыблемости, и вожди кочевых племен держались с должным почтением… Но в столице и ее окрестностях ожесточенно дрались и умирали непримиримые враги: сосед шел против соседа, брат против брата. В самом центре, напротив священной горы Самшит, бой кипел еще несколько дней и ночей: остатки гарнизона, преданного королю Лангдарме, удерживали дворец и площадь перед ним, устроив завалы на улицах. Иногда отзвуки этой битвы долетали и до окраины, где Чонг, сидя в каменном колодце-тюрьме, ожидал казни. Возможно, там, у дворца Потала, дрались и сейчас, ночью, в яростных факельных всполохах, но Чонг слышал только одинокую флейту, плачущую где-то в горах.

– Отпусти меня, – тихо попросил Игорь Иванович.

Он снова был там – в мрачной камере, рядом с закованным в кандалы молодым монахом. В сущности, совсем мальчишкой, которого ошибочно (ошибочно – с некоторых пор Колесников знал это наверняка) обвинили в страшном преступлении. И приговорили к казни.

Переход прошел незаметно: только что Игорь Иванович сидел в кабинете Туровского, упершись невидящим взглядом в ржавый огнетушитель на стене рядом с сейфом – и вдруг очутился в ином мире, за черт знает сколько веков и километров. И с ноткой обреченности подумал: «Ну вот, опять. Как некстати-то…»

– Отпусти меня, – повторил он, впрочем, ни на что не надеясь. – Пожалуйста… Пусть даже не ты переносишь меня сюда… Но мне некого больше просить… У меня дочь попала в беду. Я должен быть там.

– Дочь?

Что-то в лике монаха промелькнуло, будто судорога прошла.

– . Сколько лет вашей дочери?

– Скоро пятнадцать.