– Кстати, кстати о караваях речь! Здравствуй князь Юрья Патрикеевич! – сказал Шемяка, вошедший в эту минуту, – здравствуй!
«А князь Димитрий Юрьевич! – отвечал Юрья, вставая. – Давно ли в Москве?»
– Сегодня, ранним утром. Да ты в хлопотах?
«Измучился! Кому веселье, а мне так, право, уж не до того. Хлопот полон рот!»
– Да ведь уж, чай, все готово – пора, пора! Тетушка княгиня уже столом распоряжается.
«Да оно все и распоряжено; ну, да ведь надобно записать, устроить дело на бумаге – всякий свое поет! То бросишься к старухам, то к ведущим людям. Владыко нас упаси, когда что-нибудь да не так».
– Продолжайте, я не мешаю: хочу еще сам поучиться.
«А пора, князь, пора! Тебе не пиво варить, не вино курить».
– Невесты-то нет.
«И! мало ли.. Ну, так о караваях, как же положили?» – Между тем Шемяка сел, облокотясь небрежно на стол. Присланный боярин начал говорить:
«Боярыни приговорили: караваи принести в Красную палату, да тут их на носилы поставить и следки положить, да со свечи стоять тут же, да протопоп читает молитву. А обшить их Великого князя бархатом веницейским, а Великия княгини атласом гладким, а носила – бархатом червчатым; да положить на три места пенязей пополам, по трижды девять, золоченых, да белых. Да как пойдет Государь Великий князь из брусяной, а Великая княгиня из терема, и их из Красной палаты несут вокруг князя и княгини трижды».
Юрья Патрикеевич слушал с величайшим вниманием. «Дьяк Василий! запиши-ка все это со слов его, – сказал он. – Ты, боярин, ручаешься за все это, а мы станем дочитывать».
Беда продолжал: «Идти и сесть ему на свое княжеское место в Крестовой, а тысяцкий посылает ему молвить старшего боярина: „Государь, князь Великий! велел тебе сказать тысяцкий Юрья Патрикеевич Бога на помощь, а время тебе, Государю, идти к своему делу“.»
– А! Князь Иван Корибутович! – сказал Шемяка, увидев Князя Ивана Бабу, начальника литовских копейщиков, который вошел в это время. Он встал, взял его за руку и удалился с ним к окну палаты.
Чтение без умолку продолжалось. Звонкий голос Беды возвышался из всех голосов и слышен был среди шума волнений и разговоров. Тут беспрестанно люди приходили, уходили, сталкивались.
Если ко всякому богатому человеку можно было применить пословицу, что когда такой человек затеет жениться, то ему
Прежде всего надобно было наблюсти все обряды, каких требовала свадьба. Сии обряды умножались, смотря по тому, чем знатнее бывали жених и невеста. Бедный человек мог запросто посадить свою невесту в сани, привезти ее в церковь, угостить потом гостей чем Бог послал, и жить да поживать, благословясь. Богатый должен был, напротив, вытерпеть бесконечный ряд сватанья, смотренья, девичника, красного стола, почетных столов и проч. и проч. Призывали старух, ворожей, знахарей, колдунов, бывалых людей. Все подвергалось замечаниям, приметам, отношениям, начиная с того, чем покупал жених косу невесты, до того, кто первый ступал на платок, разостланный перед налоем: жених или невеста? Примета была верная, что прежде ступивший будет властвовать над любезною своею половиною. Из этого можно заключить, что несмотря на страх и послушание, в каком обыкновенно бывали наши прабабушки у прадедушек, несмотря на то, что они ходили у них, как говорится,
Прибавьте ко всему этому обыкновенное поверье русских – хлопотать и заботиться и то, что женщины играли важную роль при свадьбах. Первое доныне осталось в нашей русской природе. Хозяин-русак тогда только уверен у нас в деятельности своих приказчиков, когда они бегают высунувши языки, задыхаются от усталости и в сумятице никто уже не знает, за что приняться, чем начинать и чем кончить.