Клятва рыцаря

Рыцарь Алого Первоцвета подошел к Арману и, взглянув ему прямо в лицо, спокойным, почти дружелюбным тоном произнес:

— Неужели вы предпочли бы услышать от меня, что брат моей Маргариты — лжец и обманщик?

— Блейкни! — воскликнул Арман, с угрожающим видом делая шаг к нему. — Если бы кто-нибудь другой посмел сказать мне…

— Дай Бог, Арман, чтобы никто, кроме меня, не имел права сказать вам это.

— И вы не имеете права!

— Имею полное право, друг мой. Разве вы не клялись мне? И разве в настоящую минуту вы не собираетесь нарушить эту клятву?

— Я не нарушу свою клятву. Я сделаю все, что вы велите… дайте мне самое опасное поручение. Я все исполню.

— Я уже дал вам очень трудное и опасное поручение.

— Покинуть Париж и заняться наймом лошадей, пока вы и другие будете исполнять главную задачу? Это и нетрудно, и неопасно.

— Для вас, Арман, это очень трудно, потому что ваша голова недостаточно свежа, чтобы предвидеть все серьезные случайности и приготовиться к ним, кроме того, данное вам поручение и опасно, так как вы влюблены, а влюбленный человек способен слепо попасться во всякую ловушку, да и друзей увлечь с собою туда же.

— Кто сказал вам, что я влюблен?

— Вы сами с самого начала показали это, — с прежним спокойствием, даже не повышая голоса, проговорил Блейкни. — В противном случае мне оставалось бы только познакомить вас с арапником, как низкого клятвопреступника. И я, без сомнения, вышел бы даже из себя, хотя это было бы совершенно бесполезно и неблаговоспитанно, — добродушно добавил он.

Сен-Жюст был готово грубо выругаться, но, к счастью, в этот момент его горевшие гневом глаза встретились с ласковыми глазами Блейкни, и благородное достоинство, которым было проникнуто все существо скромного героя, заставило молодого человека смодчать.

— Я не могу завтра покинуть Париж, — повторил он уже гораздо спокойнее.

— Потому что вы сговорились увидеться с ней?

— Потому что сегодня она спасла мне жизнь и теперь сама в опасности.

— Она не может быть в опасности, если спасла жизнь моему другу, — просто сказал Блейкни.

— Перси!

Эти простые слова нашли отголосок в душе Сен-Жюста — он почувствовал себя обезоруженным. Его сопротивление сломилось перед этой непреклонной волей, и его охватили чувство стыда и сознание собственного бессилия. Он упал на стул и опустил голову на руки.

— Видите, какая трудная задача, Арман! — мягко сказал Блейкни, ласково положив руку ему на плечо.

— Перси, она спасла мне жизнь, а я не поблагодарил ее.

— Для благодарностей будет еще много времени, Арман, а теперь грубые животные ведут королевского сына к смерти.

— Я ведь ничем не помешал бы вам, если бы остался здесь.

— Одному Богу известно, как сильно вы уже навредили нам.

— Каким образом?

— Вы говорите, что она спасла вам жизнь… значит, вам грозила опасность, и Эрон, и его приспешники напали на ваш след; этот след привел их ко мне. А я поклялся вырвать дофина из рук злодеев. В нашем деле, Арман, влюбленный человек представляет смертельную опасность. Поэтому на рассвете вы непременно должны вместе с Гастингсом покинуть Париж.

— А если я откажусь?

— Милый друг, — серьезно сказал Блейкни, — в великолепном словаре, составленном Лигой Алого Первоцвета, не существует слова «отказ».

— Но если я все-таки откажусь?

— В таком случае вы предложите любимой женщине запятнанное имя.

— Вы все-таки настаиваете на моем повиновении вашей воле?

— Я помню вашу клятву.

— Но это бесчеловечно!

— Милый Арман, требования чести часто бывают жестоки; это — могучий властелин, и все мы, называющие себя мужчинами, — его послушные рабы.

— Это вы тиран! Если бы вы захотели, то могли бы исполнить мою просьбу.

— А вы ради удовлетворения эгоистичного требования юношеской страсти хотели бы, чтобы я рисковал жизнью людей, имеющих ко мне безграничное доверие?

— Бог знает, чем вы это заслужили; по-моему, вы — просто бесчувственный эгоист.

— В том-то и заключается трудность данного вам поручения, Арман, что вам приходится повиноваться вождю, к которому у вас нет больше доверия, — проговорил сэр Перси в ответ на оскорбительные слова Сен-Жюста.

Это Арман уже не мог вынести. Горячо восставая против строгой дисциплины, противоречившей его сердечным стремлениям, он в душе все же оставался верен Блейкни, которого глубоко уважал.

— Простите меня, Перси, — смиренно сказал он, — я, кажется, сам не сознавал, что говорил. Я не нарушу свою клятву, хотя ваши требования и кажутся мне теперь жестокими и эгоистичными. Я исполню все, что вы сказали. Вам нечего бояться.

— Я и не боялся этого, милый друг.

— Конечно, вы не можете понять… Для вас, для вашей чести задача, которую вы себе поставили, является вашим единственным кумиром. Настоящая любовь для вас не существует. Теперь я это вижу. Вы не знаете, что значит любить!