Клятва у знамени

Это он, Петр Краснов, многолетний консультант гитлеровской разведки, попытается собрать для фюрера «третьего рейха» антисоветское казачье войско. Ему удастся сколотить из белоэмигрантов и изменников родины так называемый «казачий стан», не снискавший воинских лавров на поле боя, но оставивший кровавый след в белорусских деревнях и селениях Северной Италии, куда бросало красновских палачей фашистское командование в качестве карателей.

Не тронули в семнадцатом году солдаты казачьего генерала. Тридцать лет спустя — в январе сорок седьмого — за тягчайшие преступления против Советской страны Петр Краснов был повешен по приговору Военной коллегии Верховного Суда СССР.

…Нет, ничем не запомнился при их первой и единственной встрече в Луцке Петр Краснов Василию Киквидзе. Да и генерал едва ли обратил внимание на молодого грузина-вольноопределяющегося. Но через год атаман Краснов будет нервно вздрагивать при одном лишь упоминании его фамилии — Киквидзе.

Тогда, в августе семнадцатого, Васо волновало другое: после убийства Линде и генерала Гиршфельдта командование решило жестоко расправиться с мятежными солдатами. С этой целью к Луцку стали подтягивать надежные части казаков — кавалеристов и пластунов. Когда об этом узнали солдаты 6-й кавалерийской и других дивизий, они прямо заявили, что если суд над пехотинцами состоится, то они снимутся с позиций и прибудут в Луцк на выручку своих товарищей. Суд так и не состоялся.

Эти события совпали с тревожными днями корниловского мятежа. Хорошо известно, как была разгромлена, буквально в течение нескольких дней, корниловщина. Разгромлена революционным народом, поднявшимся для спасения революции, а не для поддержки Временного правительства, фактически попустительствовавшего генералам-заговорщикам.

Киквидзе носится из полка в полк, из эскадрона в эскадрон, организует солдат на отпор генеральской авантюре. Юго-Западный Корнилова не поддержал. В распоряжение мятежников Деникин смог тайно послать лишь сорок офицеров, но и те к Корнилову не попали — были своевременно перехвачены и арестованы.

Уже 29 августа Исполком фронта телеграфировал в Петроград: «Благодаря всеобщей готовности пожертвовать жизнью для спасения революции… попытка штаба фронта содействовать авантюре Корнилова была парализована без всякого кровопролития».

В том, что кровопролития не случилось, заслуга была в первую очередь большевиков, проявивших, с одной стороны, выдержку, с другой — решительность.

Особенно напряженная обстановка сложилась в Бердичеве, где располагался штаб фронта. Здесь фронтовики, узнав об угрозе революции со стороны реакционно настроенного генералитета, разобрали оружие и двинулись из казарм на Лысой горе к ставке и резиденции командующего войсками Юго-Западного фронта Деникина. Среди них шел и большевик Медведевский, тот самый подпрапорщик, с которым Киквидзе познакомился на фронтовом съезде. Оренбургские казаки, охранявшие ставку, разбежались кто куда. Солдаты арестовали Деникина и других генералов. Корниловское гнездо на Юго-Западном фронте было обезврежено.

1 сентября Керенский провозгласил себя верховным главнокомандующим. Из страха перед возросшим влиянием большевиков он потребовал немедленно прекратить политическую борьбу в войсках. Керенский был заинтересован в полюбовном заминании дела Корнилова. Одним из проявлений этого странного великодушия был перевод в конце сентября Деникина и других генералов из бердичевской гауптвахты в городок Быхов, неподалеку от Могилева, где уже содержался в здании бывшей женской гимназии под охраной… лично преданных ему текинцев Корнилов. В ноябре они беспрепятственно бежали на Дон.

В октябре движение за немедленное окончание войны получило в частях Юго-Западного фронта такой размах, что бороться с ним командованию стало совершенно не под силу. Большевистский лозунг «Мир без аннексий и контрибуций!» пользовался огромным успехом. Вновь начались братания с немецкими и австрийскими солдатами. Всем было ясно: дни Временного правительства сочтены, хотя сообщения, поступавшие из Петрограда, Москвы, Киева, были порой сбивчивы и противоречивы.

На военных телеграфах царила суматоха. Рядовых и унтеров рот связи к аппаратам не подпускали. Шифровки принимали и отправляли только дежурные офицеры. Это уже само по себе говорило о многом.

— Что можно сделать? Думай! — тряс Киквидзе за плечо Еремина.

Кирилл Еремин был фельдфебелем телеграфной роты при штабе 25-го армейского корпуса. В сентябре и октябре он обеспечивал свой корпусной солдатский комитет, а также Разживина и Киквидзе свежей информацией, вообще-то адресованной не им, конечно, а командиру корпуса генералу Фогелю.

Еремин подумал и надумал. С помощью своего друга — механика коммутаторной — он подключил в линию дополнительный аппарат. Проблема своевременного получения информации, в том числе тщательно скрываемой от солдат, была решена. Более того, если требовалось, механик по указанию Кирилла мог отключить любую линию, прервав связь.