Клятва у знамени

Он был явно доволен успешным началом наступления и не скрывал этой своей радости.

— Пока никаких, — повторил он. Потом приказал: — Поедешь со мной на рекогносцировку. Вернемся — ужинать будем.

Выехали небольшой группой: Киквидзе, начальник его полевого штаба Григорьев, командир тамбовцев Чистяков, Еремин, как начальник команды связи при начдиве, и три бойца.

Легко цокали копытами по мерзлой, заснеженной земле кони. Ночную тишину изредка лишь нарушали одиночные выстрелы со стороны противника. Ехали молча, только Киквидзе изредка перебрасывался отрывочными фразами с Чистяковым.

— Надо бы поскорее взять Ярыженскую, — донесся до Кирилла голос начдива, — это облегчит положение Миронова.

Когда группа подъехала к мостику на северо-западной окраине Зубрилова, на горке за речкой, возле поворота дороги на хутор Галушкинский, показались зыбкие на фоне густо-лилового неба силуэты трех всадников. Показались и тут же исчезли. Но успел сухо треснуть одиночный выстрел. Киквидзе рухнул головой на гриву лошади.

Чистяков и Еремин первыми, еще ничего не понимая, подскакали к начдиву.

— Васо! — с ужасом заорал Кирилл. Впервые за год он, мгновенно забыв про субординацию, обратился к Киквидзе так, как обращался к нему на правах старого друга только наедине — Васо!

Ответа не последовало.

Еремин и Чистяков осторожно сняли начдива с седла, уложили на брошенную кем-то торопливо наземь бурку. На груди Киквидзе расплывалось темное пятно. Глаза были закрыты. Из горла вырывались клекочущие хрипы. Так, на бурке, Киквидзе и перенесли на перевязочный пункт Тамбовского полка.

Осмотрев рану — тринадцатую по счету! — фельдшер только тяжело вздохнул и горестно покачал головой. Пуля вошла начдиву в грудь на палец выше левого соска и вышла сзади под лопаткой. Губы Василия Исидоровича посинели, иногда слабо шевелились, веки подрагивали, но не раскрывались. Чистяков положил голову Киквидзе себе на колени, да так и просидел с полными слез глазами до утра, словно надеясь услышать из запекшихся губ начдива прощальное слово.

В 7 часов 30 минут утра сердце Василия Исидоровича Киквидзе слабо ударило в последний раз и замерло.

Тело перенесли в штаб Тамбовского полка. Во дворе, по-детски всхлипывая и стирая порой с лица слезы, Кирилл Еремин сколачивал гроб.

Приехал Медведовский. Не снимая шинели, только бросив в сенях шапку, прошел к гробу, сел рядом. Долго смотрел на застывшее, спокойное лицо друга. Последние недели Киквидзе из-за ранения в голову не брился, на щеках и над верхней губой у него успели отрасти темные волосы. Эти непривычные усы и бородка неожиданно омолодили его. Обычно суровое выражение лица растаяло, сразу стало заметно, что Киквидзе всего-навсего неполных двадцать четыре года.

Долго сидел безмолвный Медведовский у гроба начдива. Потом вынул из кармана свою фотографию, написал на ней несколько слов и положил у изголовья. Вслед за ним стали подходить другие командиры, один за другим опускали они в гроб фотокарточки и прощальные записки со словами клятвы: до последней капли крови сражаться за победу революции, за власть Советов, как сражался Киквидзе.

С рассветом полки дивизии возобновили наступление. Бойцы шли вперед яростно, горя жаждой мщения за смерть любимого начдива. Белоказаки были разбиты наголову и отброшены за Хопер, станица Урюпинская — важнейший опорный пункт красновцев — взята.

Пришла телеграмма из Реввоенсовета республики:

«Ваш вождь Киквидзе, один из лучших солдат Революции, выбыл из строя. Недавно контуженный, он продолжал оставаться на своем посту. На этот раз вражеская пуля попала метко, один из самых грозных врагов красновской контрреволюции выбыл из наших рядов. 16-я дивизия отныне будет именоваться дивизией имени Киквидзе. Отныне дивизия Киквидзе должна знать только один лозунг, один клич: «Беспощадная месть за гибель своего вождя. Смерть красновцам!» Вечная память герою Киквидзе!»

После телеграммы Реввоенсовета бойцам, посуровевшим от горя, зачитали приказ С. Медведовского, временно принявшего на себя командование дивизией:

«Из наших стройных и железных рядов выбит вражеской пулей наш дорогой начальник товарищ Киквидзе, который более тринадцати месяцев бесстрашно и без отдыха сражался на красном фронте за идею освобождения всего порабощенного народа. Много раз товарищ Киквидзе смотрел в глаза смерти. Много раз он, сраженный пулей, оставался до последней минуты на своем революционном посту и умер в рядах своей дивизии, как должен умирать истинный революционер… Много говорить, много писать о его деятельности на военном и политическом поприще нам не приходится, ибо почти всем и каждому из нас известна вся его работа, и смерть его служит лучшим доказательством его борьбы за идеалы человечества. Если контрреволюция сразила нашего вождя, то дух его и имя его будут всегда с нами и будут будить в нас силу, бодрость и уверенность в нашей победе…