– Вообще-то, – осторожно заметил Кьярум, – я бы не сказал, что этот дракон боится машин, мой король. Не любит – да, но и не боится. Когда я встретился с его отрядом в подземьях, с ними шлялась ходовайка, так она едва не на руки к дракону лезла. А он… не то чтобы он её брал на руки, мой король, но и не бегал от машины, не прогонял, а старался, что ли, не замечать… ну, как котёнка настырного.
Долгая-долгая тишина была ответом Пеплоеду.
– И когда мы уходили в Гимбл, ходовайка чапала с ними к Масдулагу, – добавил тот, потому что на его уши ужасно давила эта тишина. – Палбр очень хотел отправить её в город, чтобы здесь её изучили как надо, только она ни в какую. Она с драконом пошла.
Фрюга, казалось, вот-вот хватит удар.
Король перевёл взгляд на Ндара. Оба они вспомнили одно и то же: теплый свет Топазного зала, Илидора, стоящего в кругу из камней с таким видом, словно тут ему самое место, и сияющие золотые глаза с вытянутым кверху зрачком, и задорную улыбку, и звучный голос: «Я знаю, как перестать бояться: повернуться к своему ужасу лицом, рассмотреть его. Вытерпеть, не отвернуться, не дрогнуть, не сбежать. Распахнуться навстречу тому, что пугает».
– Дракон дал Слово, – наконец произнес Ндар. – У него есть цель, ради которой он готов превозмогать многое, включая собственный страх. В конце концов, у Илидора для этого были все возможности: он знал, что ему не встретятся в подземьях машины, созданные против золотых драконов – значит, действия машин вовсе не обязательно означают для него что-нибудь неотвратимое.
– Так вот, – после недолгого молчания произнес Югрунн, – я уже сказал, что желаю поговорить с кем-либо, кто способен пояснить, а не только предположить, что же происходит в голове у этого дракона и как могут подействовать его способности на всё, что находится там, в глубине гор.
Югрунн заметил, как Ндар начал скашивать глаза на помощника Фрюга Шестерни, который за время всего разговора не издал ни звука. Вообще невозможно было понять, о чем думает этот гном и зачем он здесь нужен: всё время он простоял, словно памятный столб, не переминался с ноги на ногу, не менялся в лице, лишь следил глазами за гномами, которые брали слово, да изредка встречался взглядами с Ндаром. А сейчас, как показалось королю, Ндар ему едва заметно кивнул и почтительно проговорил, обращаясь к Югрунну:
– Я приведу к тебе того, кто знает о драконе Илидоре больше нашего и, быть может, больше, чем сам Илидор знает о себе, мой король.
Йеруш Найло уже почти полюбил привратный рынок – что поделать, в этой части гор больше нечего было любить, да и заняться было тоже нечем. Исправно, раз в два дня, он отправлял через гимблских стражей прошение о входе в город, но те пока не радовали его никакими ответами: канцелярия короля молчала. Правда, само по себе отсутствие отказа уже слегка ободряло эльфа. В ожидании он проводил много времени, шатаясь по рынку, и вскоре начал узнавать в лицо не только постоянных торговцев, но и товар, который у них залеживался.
К примеру, на простой телеге, которая стояла в северной части каменной арены, продавал разнообразнейшие бытовые мелочи болезненного вида человек, и день за днем отказывался снижать цену на декоративный кинжал в дурацкого вида бархатных ножнах – кажется, единственный предмет, за который готов был всерьез торговаться и стоимость которого откровенно завышал. Йерушу нравилось каждый день сочинять новую историю про этот кинжал и про то, почему торговец никогда не сумеет расстаться с ним. Вчера Найло решил, что кинжал обладает собственным рассудком и выбирает хозяина самостоятельно – вот он и избрал этого человека болезненного вида, а теперь насылает на него приступ слабоумия всякий раз, как кто-нибудь другой пытается купить кинжал. Сегодня же Йеруш придумал новую историю: у торговца есть сварливая теща, которая велела ему не возвращаться домой, пока он не продаст все вещи, но теперь у торговца из всего товара, который он взял из дома, остался один только кинжал. Другие предметы он покупает у проезжих и перепродает их просто от скуки, а с кинжалом не желает расставаться, чтобы не пришлось возвращаться домой.
В легкой тканевой палатке неподалеку горластая толстуха торговала тканями. Йеруш считал, что сидит она здесь не ради заработка, а ради возможности орать, поскольку ор был единственным, что явно доставляло удовольствие торговке. Когда к ее палатке подходили покупатели и просили отмерить ткань, толстухин взгляд обливал их таким презрением, точно они требовали чего-то крайне непристойного, и едва ли потом кто-нибудь из покупателей возвращался к ней снова. Да и ткани, Найло видел это даже издалека, были дрянными. Особенно один из рулонов, светло-желтый, окрашенный неряшливыми пятнами, или другой, в коричневую полоску, от которой рябило в глазах. От этих рулонов никто никогда не просил сделать отрез, во всяком случае, эльф этого не замечал.