– Вот, – сказал тогда эльф. – Просто посмотри в него – и тут же поймешь, отчего на тебя всегда так пялятся.
Илидор смотрел. Это было очень интересно – такое ясное воссоздание облика и возможность разглядеть себя хорошенько. Дракон никогда не думал, что у него такое беспокойное выражение лица. Беспокойное и… воодушевляющее на беспокойство, что ли. Найло тогда закатил глаза и мотнул головой так резко, что на миг показалось – она сорвётся с шеи: «Я пытаюсь сказать, что всё дело в твоих глазах», и на это Илидор лишь рассмеялся: как он должен был это понять, если всю жизнь видит вокруг себя эльфов и драконов, а у многих эльфов и драконов глаза удивительные по человеческим меркам: очень насыщенного, необычного цвета, иногда – с длинным или фигурным зрачком, или с пятнистой радужкой, или с двойным разноцветным ободком вокруг нее.
Зеркало в раме из железного кружева, которое сейчас видел перед собой Илидор, было огромным: в нем наверняка можно разглядеть всё лицо полностью и еще, пожалуй, плечи. Дракон шагнул к зеркалу и мимолётно удивился: откуда оно тут взялось? Потом попробовал вспомнить, где именно «тут», но не сумел, и просто посмотрел туда, в прохладную сияющую гладь, разлитую между коваными кружевами.
Из зеркала на него уставился Йеруш Найло, и Илидор в первый миг едва не отшатнулся от неожиданности.
Лицо эльфа разделено пополам, сверху вниз проходит линия, словно залом на пергаменте, и тень от этого залома падает на правую сторону лица, выделяя каждую едва наметившуюся морщинку и делая глаза уставшими. Точнее, один глаз, правый. Левую сторону лица заливает такой яркий свет, что на нём не видно ничего, а то, что видно, просто нарисовано угольком: второй глаз с очень длинными ресницами, густая бровь, летящая к виску, небольшой аккуратный нос, тонкий яркий рот, впалая щека, острый подбородок.
– Ты почти сделал шаг назад, – с досадой отмечает Йеруш и качает головой. С правой стороны выступает из тени острое ухо, левая закрыта длинными волосами, очень черными, потому что они нарисованы угольком. – Всегда это «почти».
В отражении появляются две ладони: левая в тени, правая измазана угольком. Найло складывает пальцы шалашиком.
– Отступил, но приблизился, убежал, но не добежал, понял, но недопонял. Как думаешь, до чего доведет тебя это вечное «почти», Илидор? Откуда ты взял это «почти», если должно быть, наоборот – слишком? Ведь в тебе всего слишком, Илидор, даже для дракона, ты когда-нибудь думал об этом?
Найло с трудом переводит дыхание, словно готовил эту сбивчивую речь целый месяц, и сказать эти слова было очень важно. Почти сказать.
Илидор делает шаг вперед, кладет ладони на прохладное металлическое кружево рамы, крылья плаща плотно прилегают к его телу. Он не может сейчас посмотреть на Йеруша, потому смотрит себе под ноги, туда, где стена должна соединяться с полом, но под его ногами нет пола, только клубящийся серый пепел. Илидор хочет задать Найло вопросы, он хочет задать целую прорву вопросов, но знает, что проснется от звука собственного голоса, если заговорит, а он не хочет просыпаться, не теперь. Дракон стоит, упершись ладонями в холодную раму зеркала, изо всех сил обхватив себя крыльями, не в силах поднять взгляд на эльфа, и ждет, когда тот добавит к сказанному что-нибудь.
Почти что угодно.
– Вот еще, – говорит Найло. – Прежде тебе не нужны были мои советы. Выпутывайся сам, дракон, я не собираюсь тебе помогать!
– Тогда какой кочерги ты всё время приходишь?! – взрывается Илидор, вскидывает голову и перед тем, как проснуться, успевает увидеть близко-близко бешеные сине-зеленые глаза Йеруша Найло – правый, закрытый тенью, и левый, нарисованный угольком.
Илидор лежит на площади полуразрушенного городка Дарум, лежит на спине, раскинув руки и крылья плаща, а Эблон Пылюга и Палбр Босоног трясут его за плечи.
– Дракон, – приговаривает Пылюга встревоженно, – эй, дракон! Да просыпайся ты, наконец! Вот это нас всех срубило, а! Уже утро наступило, дракон!
Перед внутренним взором Илидора всё еще крутятся кованые кружева рамы, а в ней – расчерченное пополам исступленное лицо Йеруша Найло, потому дракон не сразу открывает глаза. Гномы сидят перед ним с лицами встревоженными и отчего-то виноватыми. Услыхав скрип, Илидор медленно поворачивает голову и понимает, отчего у гномов такие лица: в сторонке покачивается на тонких ногах изрядно помятая ходовайка и примирительно шевелит длинными вибриссами.