Если не считать подобных шуток, страшно неуместных, по мнению гномов, Илидор с бесконечным терпением относился к своим спутникам, и это тоже выглядело странным, с точки зрения Палбра. Сам он подчас с трудом сдерживался, чтобы не нагрубить Эблону, когда тот горланил про свет солнца в груди, или чтобы не врезать Типло Хрипачу, когда тот причитал, что все они сгинут в этих подземьях. А Илидор им ничего не отвечал, только иногда отшучивался или принимался напевать что-нибудь воодушевляющее. Босоног при звуках этих мелодий вспоминал всякие гномские истории про отважных воителей, хотя и непонятно, почему – конечно, дракон не мог петь про гномских воителей. Эблон тоже очень приободрялся, с большим энтузиазмом начинал вспоминать недавние стычки с прыгунами и даже сетовал, что не может отнести их лапы в Храм и получить причитающееся вознаграждение, поскольку одна пропасть ведает, сколько времени им еще предстоит бродить по подземьям, и во что за это время превратятся прыгунячьи лапы. А какие образы рождались в голове Типло – это только он и знал, однако пение и на него действовало, поскольку на какое-то время Хрипач затыкался, шагал бодрее и даже не норовил прятаться за спины спутников при выходе в очередную пещеру. И, казалось Босоногу, ходовайка под драконьи напевы тоже топает вперед бодрее, едва ли не подпрыгивая на своих смешных тонко-толстых ногах.
Типло Хрипачу всё труднее было выносить дракона и всё досадней делалось от понимания, что без Илидора он и полдня не проживёт в подземьях.
Гномы-спутники тоже сердили Хрипача:, он злился, что не может переносить тяготы с таким же терпением и достоинством, не испытывая, кажется, желания схватиться за голову и бежать с воплями… да какой там бежать, Эблон умудрялся собачиться с драконом, требуя
А дракон… он вообще не понимал опасности – так считал Хрипач. Наблюдательный гном мог бы отметить, что черты лица Илидора становятся всё резче, словно их обтесывает скульптор, и что дракон всё реже смеётся, его напевы становятся всё менее весёлыми, а сияние глаз – приглушенным и более тёмным, почти оранжевым.
С точки зрения Типло же, дракон выглядел так, словно вовсе не было множества дней в глубинах подземий: спокойное, если не безмятежное выражение лица, чистая кожа, которая даже не побледнела за то время, что он не видел солнца, блестящие золотистые волосы, словно только недавно вымытые с теплой водой и золой. Почему-то не умиротворение Илидора, не его отстраненность, а именно эти эльфско-блестящие волосы бесили Типло в драконе сильнее всего. Вечно этот Илидор бегает к подземным речушкам, особенно к тем, которые протекают недалеко от лавовых источников – купается он там! Нет, серьезно, как можно после дневного перехода бегать к источникам купаться, почему у него остаются на это силы, как он смеет с таким воодушевлением смотреть в будущее, что его занимают всякие мелочи, вроде чистоты волос? И как смеет Илидор нахально демонстрировать свою драконью беспечность, улыбаясь хотя бы уголком рта и блестя волосами, когда его страдающие спутники по три раза на день прощаются с жизнью?
Может, не все, но Типло Хрипач, разнесчастнейший из гномов – точно. И нет ему покоя ни днем, ни ночью: жуткость подземий преследует его даже во снах, заползает в них липкими пальцами, оставляет во снах свой тревожный запах, чтобы преследовал Типло, чтобы не позволял отрешиться от себя, забыться, закутаться в спасительный кокон небытия. А днями, во время переходов, его преследуют мысли одна другой страшнее, в них картины пережитого и едва-не-пережитого наползают друг на друга, вихрятся вспышками-красками, а те перетекают в отзвуки, в запахи, в мурашки по коже. И сколько же на долю путников выпадает опасностей: и осыпи, и прыгуны, которых вечно задирает этот дурак Пылюга – а прыгуны в этих глубоких подземьях какие-то особо крупные и кусачие, вон даже дракон теперь всё время чешется от их укусов! И временами приходится, ступая на цыпочках, огибать пещеры, где они кишат кишмя, словно черви в гнилом мясе, и обжирают грибы, растущие на стенах пещер так быстро, как не должны расти. Если постоять миг-другой, то можно увидеть, как на месте только что откушенных прыгунами кусков нарастают новые – сам Типло этого не видел, он не мог стоять и смотреть, но так говорил Эблон Пылюга, требуя немедленно ринуться туда, в гущу событий, и нести свет в тёмные углы.
Непонятно, как этот гном умудрился дожить до сего дня с подобными замашками.