Клятва золотого дракона

Ряды стеллажей закончились, дальше группами стояли полусобранные (или полуразобранные) машины, и Годомар пошёл между ними, петляя и всматриваясь в монументальные силуэты. Вот громила – неудачный эксперимент. Нечто похожее было когда-то у а-рао (те называли машину сборщиком), и это нечто должно было спасать гномов из завалов, но с послушанием у него было как-то воинствующе паршиво. А вот плечистые и длиннорукие силуэты шагунов, которых Фрюг хотел дособрать – судя по тому, что разложенные рядом с шагунами детали были протерты, и даже пустой термос для лавы лежал рядом – Шестерня останавливался здесь. Кажется, он свихнулся еще больше, чем думалось Годомару: вот зачем ему сейчас заправлять шагуна, куда он собирается вести его? Гулять по улицам Гимбла? Или он желает ехать по городу в седле здоровяка? При мысли, что безумный гном может прямо сейчас выйти за ворота гильдии, ведя перед собой шагунов, стреляющих лавой, или что он поедет на здоровяке, который… который может раскрошить своими сверлами, буравчиками и пилами любую стену, хоть в харчевне, хоть в королевском дворце…

Впереди раздался лязг и ворчливая ругань Фрюга.

Как же вышло, что гильдия не смогла воспрепятствовать своему спятившему предводителю?

О, разумеется, Годомар знал, что спокойный нрав – типичная особенность механистов: будь они столь же взрывными и упертыми, как обыкновенные гномы, оживленные ими машины получались бы совершенно неуправляемыми. Но всё-таки, сердито говорил он себе, всё-таки мы гномы! Суровые мужики с извечно опаленными бровями и бородами, мужики в защитной одежде и ожогах, имеющие дело с обсидианом, металлом и лавой, с большими смертоносными машинами, которые мы создаём, в которые вдыхаем жизнь и твёрдой рукой держим их в узде. Вот какой кочерги с Фрюгом мы ведем себя как котята?! Мы подчинились его свирепой воле так же, как подчиняются ей машины, но нас-то он не создавал… скорее, мы его создали таким.

Фрюг впереди хохотнул и принялся напевать, а это означало, что он чем-то премного доволен, и Годомар… нет, вопреки собственному ожиданию, не похолодел при мысли о том, чем там может быть доволен Шестерня – он уже и так очень много мыслей передумал, и вместо того чтобы испугаться, Рукатый рассвирепел, вдруг и очень сильно, даже руки у него затряслись.

Это они, механисты, создали Фрюга тираном и самодуром, это они не возражали, когда он говорил им гадости и делал мерзости, это они не пытались ему противостоять, когда он принялся поднимать руку на учеников, а потом и на мастеров, когда он убил первого из них, а потом второго и третьего. Это они, механисты гильдии, создали Фрюга-безумца, потому что любое действие должно иметь противодействие, любые возможности должны быть ограничены потолком, не внутри, так извне. Но Фрюгу никто не противодействовал и никто его ни в чем не ограничивал, потому что механистам было сначала лень, потом неловко, а затем – страшно.

Не сказать чтобы в результате всё решилось само собой.

Годомар решительно зашагал на звук довольного голоса Шестерни, но почти сразу остановился, увидев краем глаза еще одну машину. Она скромно и незаметно стояла в сторонке – руконога, помогающая в рытье шахт и канав, да, обычнейшая машина, к тому же, не очень удачная, как все не боевые и не сторожевые создания гимблских мастеров. Две гигантские ладони (они же – ноги), похожие на латные перчатки размером с гнома, стоят на земле, между ними на гибких сочленениях закреплен резервуар с двойной защитой, в форме улиточного панциря, а над ним – место для механиста. Рукатый остановился и смотрел на машину, не очень толковую, но не боевую и не сторожевую, а значит – не стадную, совершенно целую и, он помнил точно, исправную. Руконога мало что умела: только шагать, выгребать излишек грунта и глупо выглядеть. Но сейчас она не казалась Годомару глупой. Он смотрел на руконогу и лихорадочно подсчитывал, сколько лаволамп ему удастся собрать со стеллажей, не привлекая внимания Фрюга Шестерни.

17.2

Илидор сидел в кресле в большой комнате на самом верху трапециевидной башни и смотрел в окно. Там, за окном, из дыр в потолке пещеры падал серо-желтый свет умирающего заката, а за пределами кусочка земли, путешествующего вместе с башней, была новая пещера, и за ней – переход в другую пещеру, гигантскую, полную лавы и чего-то еще неизведанного. Возможно, по ней или где-нибудь от неё неподалеку бродит множество машин, и среди них – бегун или призрак, который расскажет о бегуне. И дракону нужно туда, потому что ведь ради этого, ради места, где есть множество машин…

И он попробует их не бояться.

По сути-то, дракон прямо сейчас сидел внутри машины, а рядом с ним был гном-машина, и дракону было совсем не страшно рядом с ними. Он смотрел на свет умирающего солнца в потолке и не думал о страхе, не думал об испытаниях – он думал, что ему досмерти хочется увидеть надо собой небо, не жалкий кусочек, а настоящее, бесконечное, в которое можно упасть, как в воду. Упасть и полететь навстречу… чему-нибудь.