– Я вижу то, что ты ничего так и не смыслишь в армейской службе. Я тебе сущую правду говорю… Нам, чтобы мы не были жеребцами, каждое утро в пищу подсыпали специальный порошок. Я после дембеля свою Верку целую неделю обхаживал, все не получалось… Все это было так давно и так недавно… Я не сумлеваюсь, что мой землячок эту медицину сейчас проходит…
На письмо сына Антонида Кузнецова весточку дала не сразу, хотя содержание ответа начала обдумывать после его прочтения. Разные мысли были в голове матери солдата, еще относительно молодой женщины. Крестьянку очень радовало то, что ее верзила попал в социалистическую Германию. Из Найденовки там в разное время служили около десятка мужиков, все они были очень довольные своей службой. Никто из бывших солдат ни одним плохим словом не обмолвился об этой стране, о ее жителях. Да и сама Антонида читала книги и видела передачи о ГДР, ей все там нравилось. Во время раздумий о службе сына и о далекой стране, она брала в свои мозолистые руки армейский конверт и маленький листок бумаги. Затем все это нюхала. В этот момент ей казалось, что этот конверт и эта бумага, произведенные там, пахнут по-особому, пахнут не так, как здесь, в деревне. Мать советского солдата гордилась, что ее сын по воле Божьей оказался в самом центре Европы в нескольких тысячах километров от родной Найденовки. По ночам она довольно часто видела сны, во время которых сидела вместе с сыном в танке и стреляла по ненавистным капиталистам. Антонида решила написать письмо сыну в день своего рождения. Ей казалось, что в день ее ангела в голову прийдет больше мыслей и ласковых слов.
Кузнецова встала этим утром очень рано, немного раньше обычного. Быстренько покушала и пошла на ферму, настроение было приподнятое. На улице стояла холодная погода, был конец апреля. В самом конце дойки к Антониде подъехал управляющий, тот был уже на «взводе». О том, что местный начальник успел «пропустить», она определяла по его физиономии. И на этот раз лицо у Ивана Лопушкина было розовое, будто после жаркой бани. Управ неспеша слез с ходка и также неспеша подошел к доярке.
Женщина первой поздоровалась с начальником, тот на приветствие не ответил. Он почему-то продолжал молчать и вертеть головой то налево, то направо. Затем громко крякнул и весело спросил:
– Антонида, Антонида Петровна, как ты собираешься сегодня праздновать свой день рождения? Или ты забыла обо всем этом?
После этих слов Лопушкин слегка покачал головой и потер руки. Затем весело улыбнулся и опять продолжил:
– Я, честно говоря, и не знал о твоем юбилее… Мне об этом сказанула Мария Ильинична Федюнина, наша библиотекарша. Ты ведь ее прекрасно знаешь, она у нас счетовод по новорожденным и по покойникам. Я вчера от нее узнал о том, что в нашей Найденовке за последние пять лет умерло двенадцать человек, а народилось всего три…
На какое-то время начальник замолк, молчала и доярка. Антониде, откровенно говоря, управляющий нисколько не нравился, никак мужчина, никак управ. Во время некоторых встреч она украдкой зажимала нос, дабы не вдыхать в себя те запахи, какие испускал этот еще молодой человек. Специфические запахи, как казалось женщине, иногда пересиливали запах навоза животных. Доярка считала, что причиной этому были неурядицы в семье начальника. Прорехи там были довольно большие. Иван страшно переживал, когда узнавал о том, как вольно «гуляет» его жена с заведующим складом районного элеватора. Сам муж любовника своей Натальи в глаза не видел, его попытки застукать их вместе были безуспешными. Управ черпал информацию о любовных похождениях законной супруги из уст крестьян, своих подчиненных.
Люди по этому поводу разное глаголили. Те, кому начальник в какой-то мере делал поблажку, старались как можно меньше его ужалить. Другие делали наоборот. Всем этим сплетням рогатый не хотел верить, однако верил. Верил тогда, когда Натка, так он любовно называл свою жену, находила уважительные причины для временного отсутствия. Затем садилась на попутку или в автобус и катила в Изумрудное. Руководитель умирающей деревни на почве семейных неурядиц спился, притом спился основательно. Последствием семейной тяжбы стало не только его пьянство, но и совсем новое, доселе незамеченное у мужчины. Он принялся ухлестывать за местными женщинами. В деревне не проходило и дня без пересудов о том, с кем и где занимался сексом управ. Пару лет назад мужики и бабы понятия не имели об этом слове, сейчас же оно почти каждому приятно щекотало ухо, и не только ухо…