Клятвоотступник

Вдохнув глоток гражданской жизни и «понюхав» женский запах, самовольщики направились к реке. Чернов, как и Кузнецов, впервые в своей жизни намеревался ловить рыбу и естественно никакого понятия не имел в этом «ремесле». Друзья, дабы не «засветиться» перед военными патрулями, выбрали место на изгибе Эльбы, где было больше кустарников. Затем они неспеша расстелили на берегу солдатское одеяло и разделись. Увидев добротные плавки на своем наставнике, Кузнецов как можно повыше закатал свои черные солдатские трусы. Николай, так звали прапорщика, в ответ на это только улыбнулся и пошел закидывать удочку. Начинающие рыболовы просидели на берегу больше часа, рыба не ловилась. Александр начал нервничать. Ему не верилось в то, что в этот солнечный день, да еще в немецкой реке не будет ловиться рыба. Из разговора офицеров своей роты, да и батальона, солдат знал о том, что в Эльбе есть много рыбы. Прошел еще час. Рыба клевала, но поймать ее на крючок никак не удавалось. Никто из рыболовов не возмущался, каждый грешил на свою неопытность. Свидетельством этому явился мальчишка-немец, который сидел неподалеку от них и на зависть взрослым довольно часто вытаскивал из воды рыбу.

Прошел еще час, улова все не было. Такой «успех» в конце концов разозлил Чернова и он, тяжко вздохнув, смиренно произнес:

– Кузнецов, кидай эту удочку к черту лешему… Мне уже надоело насаживать червяков и тесто на крючок… Лучше пойдем в гаштедт и смочим горло… Да и у меня уже живот сводит… У тебя, наверное, тоже?

Александр на предложение Николая никак не реагировал и продолжал со злостью смотреть на удочку, которая без всякого движения лежала в воде уже минут двадцать. Не прореагировал солдат на предложение Чернова и тогда, когда тот его легонько хлопнул по плечу. Он опять продолжал внимательно глазеть на удочку. Лишь после того, как наставник смачно выругался, рыболов привстал и лениво пробурчал:

– Братан, ты ведь не знаешь даже о том, что у меня за душой нет ни копья… Для меня эта забегаловка ничего не значит…

Прапорщик в ответ засмеялся и весело произнес:

– Эх ты, салага! Санька, ты думаешь, что я такой глупый и наивный… Мне и без тебя ведомо, что у советского солдата в кармане ничего нет. Мои капиталы тоже давно поют романсы. Ты ведь не знаешь, почему я здесь долго торчу. Торчу по причине того, что у меня голова немного автомобилем пахнет. Майор в этой технике вообще ничего не волокет… Я езжу вместе с земелей к немцам и ищу ему авто… Вот он и немного мне подбрасывает. Где он эти марки берет, мне неведомо, да и зачем мне все это. На пиво есть, бабу в части я имею…

От места дислокации рыболовов до немецкого гаштедта было метров пятьсот, не больше. Кузнецов невольно залюбовался небольшой деревянной постройкой, которая была в прямом смысле втиснута в сосновый лес и находилась в метрах пяти, а то и меньше, от реки. Самовольщиков поразила тишина в довольно просторном помещении, которое было перегорожено на две половины живыми цветами. Часть из них находилась в специальных высоких подставках, часть свисала из небольших горшочков, которые были прикреплены к потолку. За столиками было не так уже и много посетителей. На вошедших, как показалось Александру, никто внимания не обратил. Официант, это был довольно толстый мужчина с загорелым лицом, лениво подошел к столику. Заказ был не очень сложный. Минут через пять к русским на столик поставили два бокала пива и две сосиски с булочками. От приятного запаха у Александра потекли слюньки, он уже давно хотел кушать и пить. Едва рыболовы прикоснулись к пиву, как позади их раздался истошный, несколько дрожащий голос:

– Русс, швайне, раус, раус…

Русские невольно оглянулись назад и увидели в самом углу помещения небольшого роста мужчину. На вид ему было лет тридцать, а может и даже больше. Он сидел за столиком один и потягивал пиво из небольшого бокала. Рядом с ним на полу сидела огромная собака с уродистой мордой. Кузнецов никогда не видел такую псину и поэтому не напрягал свои мозги к какой породе отнести это довольное мощное животное. Самовольщики от истошного крика немца и от его страшной собаки на некоторое время даже опешили. Особенно трухнул Александр. Ему не верилось в то, что немцы ГДР могут так по-наглому выгонять его из питейного заведения, которое он посетил впервые в своей жизни. Верзила чихал на это заведение и на этих немцев, если бы его, как и сотни тысяч других молодых ребят, не призвали на защиту завоеваний социализма.

Первым из оцепенения вышел Чернов. Он медленно встал из-за стола и со своей «высоты» презрительно посмотрел на немца, который, словно заводной, продолжал кричать:

– Русс, швайне, вег, раус…

Прапорщик, скорее всего, решил показать свою гордость и независимость перед немцем, рыжая борода которого чем-то напоминала болотную кочку. Николай, сильно сжав плечо своего собеседника, громко по-русски произнес:

– Санька, я еще возьму пачку сигарет назло этому уроду… Пусть знает то, что его никто не боялся и никогда не будет бояться…