Читаем Клятву сдержали полностью

Трудности в организации полноценной и методической помощи раненым и больным были большие. Они были обусловлены многими факторами. Соединение в первый период состояло из небольших партизанских групп и отрядов. Мы были не в силах в каждом таком отряде, в каждой группе иметь врача или хотя бы среднего медицинского работника. Кроме того, мы не могли забывать и о местном населении. И в этом отношении делали все, что могли.

Пока небольшие партизанские группы не вели крупных боев с превосходящими силами противника, они, следовательно, не несли и больших потерь. По теперь соединение готовилось к затяжным боям, и нам, медикам, нужно было подумать об этом заранее.

Я начал понемногу разворачивать наш госпиталь. Вначале он находился в Сосновке, а затем в деревне Репин, где нам отвели две небольшие хаты. Время шло, количество раненых возрастало, кровоточащие сосуды надо было немедленно перевязывать, оторванные конечности ампутировать, на вспоротых осколками участках тела накладывать швы. А у меня не было даже элементарных хирургических инструментов: зажимов, щипцов и т. д.

Вот с этого, кажется, мне и надо начинать. И помочь в этом деле в первую очередь может Шавгулидзе. Пользуясь правами старого товарища, я как-то подошел к нему и сказал:

— Слушай, Тенгиз! Ты, конечно, делаешь очень важное и нужное дело. Но ты совсем забыл про меня.

— Что такое, дорогой? — насторожился он.

— Вот посмотри, какими зажимами мне приходится работать, — я показал ему самодельный зажим, изготовленный из ножниц. — Неужели тебе не стыдно!

— Почему мне? — удивился Тенгиз.

— А кому же еще! — в свою очередь воскликнул я. — Глядя на этот зажим, разве кто-нибудь поверит, что у нас в отряде есть первоклассный инженер-изобретатель, первоклассный механик, имя которого гремит по всему соединению…

Я не жалел красок, зная, как занят Тенгиз, но только он мог помочь.

— Вот ты к чему! — наконец догадался он и улыбнулся. Подумал немного, отложил в сторону свои трубки, из которых пилил корпуса для новых гранат, и предложил: — Знаешь, Ибрагим, ты напиши, какие нужны тебе инструменты…

— Контора пишет! — перебил я.

— Хорошо, дорогой! — он снова улыбнулся. — Тогда нарисуй все эти инструменты, и я тебе их сделаю.

Уж коли Тенгиз сказал «сделаю», значит сделает. Я показал ему на листке бумаги, как должны выглядеть самые необходимые для нас хирургические инструменты. В тот же день Тенгиз принялся за дело.

За короткое время он изготовил несколько весьма ценных инструментов общего пользования — ножи, ножницы, пилы, долота хирургические, пинцеты, крючки для раздвигания краев раны и многое другое. Несколько позже он изготовил кое-какие инструменты специального назначения: пулевые щипцы, зеркала, расширители Гегара и так далее. Я чувствовал себя богачом.

Но само собой понятно, что все эти инструменты мы не могли изготавливать в большом количестве: один-два экземпляра. И врачам в партизанских отрядах по-прежнему приходилось обходиться самым примитивным: обрабатывать раны обычным ножом или бритвой, без обезболивающих средств, вместо наркоза при операциях применять алкоголь, а точнее — самогонное оглушение. Перевязку сосудов делали обычными, предварительно прокипяченными нитками, а ампутации — обыкновенной садовой пилкой.

И все же исход операций, как правило, был благополучным. Здесь сыграли свою роль не только мастерство и изобретательность врачей, но и чрезвычайное напряжение всей нервной системы раненых, то самое напряжение, которое заставляет организм мобилизовать все силы, все внутренние резервы на борьбу с любой раной, с любой болезнью.

Таким образом, одновременно с началом организационных мероприятий мы, так сказать, малыми силами делали все возможное, чтобы как можно быстрее возвращать в строй больных и раненых.

Вместе с тем продолжали совершенствовать медицинскую службу во всех звеньях. И здесь порой, казалось бы, рядовой случай толкал на большую организационную идею.

В конце сорок второго года ко мне как-то пришел пулеметчик Алексой из партизанской роты, где командиром был Даниил Абакумович Скляр. Пулеметчик как пулеметчик: небольшого роста, веснушчатый, с пышной огненной шевелюрой. Жизнерадостный, веселый, полный юмора. Был он очень подвижен, по глазам угадывался очень деятельный человек.

Алексей пожаловался на сильное боли в ногах. Я внимательно осмотрел его и установил тяжелое заболевание периферических сосудов, которое у нас, врачей, носит название облитерирующий эндартериит. Человек с таким заболеванием уже не боец, он не может участвовать в тяжелых походах, тем более связанных с длительным пребыванием в болотах, в холодной воде. Болезнь требовала долгого и эффективного лечения. Самый лучший выход был — отправить Алексея на Большую землю. Но в то время с Большой землей мы были связаны преимущественно по радио, самолеты к нам прилетали редко.

Что же делать с Алексеем? Он сам даже мысли не допускал, что его могут отчислить из партизанского отряда.

— Белье буду стирать, кашеварить буду, а из партизан не уйду! — заявил он.

Перейти на страницу:

Все книги серии Мемуары

Пролив в огне
Пролив в огне

Аннотация издательства: Авторы этой книги — ветераны Черноморского флота — вспоминают о двух крупнейших десантных операциях Великой Отечественной войны — Керченско-Феодосийской (1941—1942 гг.) и Керченско-Эльтигенской (1943—1944 гг.), рассказывают о ярких страницах героической обороны Крыма и Кавказа, об авангардной роли политработников в боевых действиях личного состава Керченской военно-морской базы.P. S. Хоть В. А. Мартынов и политработник, и книга насыщена «партийно-политической» риторикой, но местами говорится по делу. Пока что это единственный из мемуарных источников, касающийся обороны Керченской крепости в мае 1942 года. Представленный в книге более ранний вариант воспоминаний С. Ф. Спахова (для сравнения см. «Крейсер «Коминтерн») ценен хотя бы тем, что в нём явно говорится, что 743-я батарея в Туапсе была двухорудийной, а на Тамани — уже оказалась трёхорудийной.[1] Так обозначены страницы. Номер страницы предшествует странице.

Валериан Андреевич Мартынов , Сергей Филиппович Спахов

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука / Документальное
Занятие для старого городового. Мемуары пессимиста
Занятие для старого городового. Мемуары пессимиста

«Мемуары пессимиста» — яркие, точные, провокативные размышления-воспоминания о жизни в Советском Союзе и в эмиграции, о людях и странах — написаны известным советским и английским искусствоведом, автором многих книг по истории искусства Игорем Голомштоком. В 1972-м он эмигрировал в Великобританию. Долгое время работал на Би-би-си и «Радио Свобода», преподавал в университетах Сент-Эндрюса, Эссекса, Оксфорда. Живет в Лондоне.Синявский и Даниэль, Довлатов и Твардовский, Высоцкий и Галич, о. Александр Мень, Н. Я. Мандельштам, И. Г. Эренбург; диссиденты и эмигранты, художники и писатели, интеллектуалы и меценаты — «персонажи стучатся у меня в голове, требуют выпустить их на бумагу. Что с ними делать? Сидите смирно! Не толкайтесь! Выходите по одному».

Игорь Наумович Голомшток

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Русский крест
Русский крест

Аннотация издательства: Роман о последнем этапе гражданской войны, о врангелевском Крыме. В марте 1920 г. генерала Деникина сменил генерал Врангель. Оказалась в Крыму вместе с беженцами и армией и вдова казачьего офицера Нина Григорова. Она организует в Крыму торговый кооператив, начинает торговлю пшеницей. Перемены в Крыму коснулись многих сторон жизни. На фоне реформ впечатляюще выглядели и военные успехи. Была занята вся Северная Таврия. Но в ноябре белые покидают Крым. Нина и ее помощники оказываются в Турции, в Галлиполи. Здесь пишется новая страница русской трагедии. Люди настолько деморализованы, что не хотят жить. Только решительные меры генерала Кутепова позволяют обессиленным полкам обжить пустынный берег Дарданелл. В романе показан удивительный российский опыт, объединивший в один год и реформы и катастрофу и возрождение под жестокой военной рукой диктатуры. В романе действуют персонажи романа "Пепелище" Это делает оба романа частями дилогии.

Святослав Юрьевич Рыбас

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное