Он обхватил мою щеку, продолжая медленную пытку.
Внутрь и наружу.
Его широкая грудь поверх моей груди. Наши тела кожа к коже. В человеке надо мной горел ад. Я чувствовала жар от его прикосновения и видела искры за закрытыми веками. В его движениях также чувствовалась сдержанность, я почувствовала трепет.
Мои руки потянулись к его щетинистыми щекам.
— Не сдерживайся, Стерлинг.
Его движения замерли.
— Черт, так много всего. — Его лоб склонился к моему. — Я не хотел бы причинить тебе боль, Арания.
Я вытянула шею и губы навстречу его губам.
— Ты никогда этого не делал. И никогда не сделаешь. — Я снова поцеловала его. — Я не знаю всего, с чем ты имеешь дело, но я помню, кем ты меня назвал.
Мои глаза привыкли к полумраку, его взгляд стал более пристальным.
— Ты моя.
Кивнув, я сказала:
— Ты сказал мне, что я должна быть твоей королевой. Вы король, мистер Спарроу. Позвольте своей королеве разделить ваше бремя.
— Блять.
Это был скорее рев, чем рычание, когда Стерлинг прервал нашу связь.
Вскоре я уже стояла на четвереньках, пока Стерлинг лепил меня по своему вкусу. Пластилин в его руках, я согласилась на это, зная, что буду вознаграждена.
Он провел своей большой рукой по моему заду.
— Как поживает эта сексуальная задница?
Я ухмыльнулась, вытягивая шею и оглядываясь на него.
— Если я скажу тебе, что все в порядке, ты изменишь это?
Быстрый удар пришелся по одной ягодице, затем по другой, прежде чем он дотянулся до моих бедер и толкнулся вперед, полностью заполняя меня.
— Ох, черт.
Навалившись на меня всем весом своего тела, он дразняще убрал мои волосы с шеи.
— Вот так, Солнышко. Все эти непристойности. Вытащи их.
И я вытащила их, я это сделала.
Я попросила своего мужа разделить его бремя. Время потеряло смысл, когда мы чередовались между безудержным трахом и медленными, внимательными занятиями любовью. Это был танец, и темп менялся от песни к песне. Я услышала мелодию, Стерлинг вёл.
Я кончила.
Он кончил.
Я кончила снова.
Как будто ему нужно было добраться до финишной черты.
С этой целью его хватка усилилась. Я тоже видела это на горизонте вместе с восходящим солнцем. Вместе мы взорвались, дрожь распространилась по всему телу. Каждый синапс воспламенился, и я снова крепко вцепилась в мужчину надо мной.
Когда наше дыхание выровнялось, и я полностью насытилась, положив голову ему на грудь и слушая ровное биение его сердца, я не приблизилась к пониманию тонкостей его проблем, и все же в глубине души я знала, что он разделил их. Настойчивость и напряженность внутри него по прибытии в спальню исчезли и сменились моментом покоя и, возможно, усталости.
Когда проснулась, я снова была одна.
Растянувшись на наших мягких простынях, я поразилась тому, как крепко я заснула после визита Стерлинга. Выдавая желаемое за действительное, я надеялась, что он тоже немного поспал. Мне не потребовалось много времени, чтобы понять, что я сплю обнаженной.
Этого состояния я старалась избегать, так как одна маленькая девочка иногда пробиралась в нашу комнату и в нашу кровать. Мои мышцы болели наилучшим образом, когда я приподняла одеяло и подвинулась к краю кровати.
На прикроватной тумбочке лежала записка.
«Позвони мне, когда проснешься. Нам нужно тебе кое-что сказать.
С любовью.
Стерлинг. «
Я не могла объяснить тот ужас, который проник в мои мысли. Если несколько секунд назад я вспоминала блаженство, то теперь я волновалась. Быстро побывав в ванной — надев халат, плеснув немного воды на лицо и позаботившись о других вещах, — я завязала халат и направилась к своему заряжающемуся телефону.
Гудок прошёл только раз.
— Стерлинг?
— Приходи на второй.
— На второй?
Я не просила пояснений.
Я знала, что означает «второй». Я сомневалась в его просьбе. За восемь с лишним лет я ступала на этот конкретный этаж менее полудюжины раз.
— Да, — ответил он. — У нас есть кое-что, на что ты должна посмотреть.
Я сделала глубокий вдох.
— Ты пугаешь меня, Стерлинг.
— Солнышко, надень что-нибудь. Отведи Голди к Лорне на кухню и спускайся.
— Но…
Звонок завершился.
Я встала, качая головой.
— Черт, черт, — пробормотала я, когда дверь в спальню со скрипом открылась.
— Мамочка, что ты говоришь?
Я поспешила к Голди.
— Мама пела песню.
— Я не знаю этой песни.
— Я научу тебя ей, когда ты подрастешь. Давай соберемся и спустимся позавтракать.
— Мы можем сегодня пойти в парк?
Я потянулась к ее руке.
— Мы могли бы притвориться.
Ее маленькие плечи поникли.
— Мне надоело притворяться.
Присев на корточки, я положила руку ей на лоб.
— Ты заболела?
— Нет, — ответила она как ни в чем не бывало. — Я устала притворяться.
Я улыбнулась, обхватив ладонями ее маленькие щечки.
— Хорошо используешь слова. — Я наклонила голову. — Ты устала притворяться, но у тебя это так хорошо получается.
Ее темно-карие глаза заблестели.
— Да?
Я продолжала:
— Ты можешь быть кем угодно, когда притворяешься, и мы можем пойти куда угодно, когда притворяемся. Мы можем быть на пляже или в парке.
— И в музее?
— Даже в музее.
— Я знаю, — сказала она, — у нас у всех есть динозавры. Можем поставить их в гостиной и притвориться, что это музей… тот, где динозавры?
Я ухмыльнулась.