Клиентка

Здесь хранилось все. Четко написанное, аккуратно сложенное. В безупречном порядке. Эти бумаги могли бы пролежать всю свою злосчастную жизнь в этой папке, и никто так и не обратил бы на них внимания. До тех пор, пока они бы не сгнили и не обратились в прах. От них не осталось бы ничего, кроме инвентарного номера в картотеке. В лучшем случае намека на содержимое папки. Но судьба распорядилась иначе. Назовем это случайностью или скорее стечением обстоятельств. Говорят, что это псевдоним благодати для тех, кто не в состоянии ее распознать.

* * *

Дело Фешнеров состояло из нескольких неравноценных отчетов. Порядок, в котором они были представлены, не замедлил привести меня в замешательство. Очевидно, эти материалы были рассортированы не просто так, без всякого умысла. Можно было подумать, что они излагали историю сообразно драматическому развитию сюжета, сильно смахивавшего на роман Дезире Симона и не слишком соответствовавшего канонам греческой трагедии. Я поспешно листал документы. Кризис, прошлое, катастрофа, развязка… Все было разложено именно в такой последовательности. Может быть, сортировкой бумаг занимался ревностный читатель Дезире Симона. Или же чудаковатый чиновник был от природы наделен романтическим складом ума. А что, если и в том, и в другом случае речь шла о жизни или смерти?

Между тем, в порыве лихорадочного возбуждения, я сделал резкое движение, от которого папка с делом упала на пол. Бумаги разлетелись во все стороны. Я встал на четвереньки и с помощью какого-то студента, проявившего ко мне сочувствие, попытался привести все в порядок. Напрасный труд. Документы перемешались как колода карт. Мне довелось лишь мельком увидеть их тайную внутреннюю закономерность. У меня осталось лишь смутное воспоминание об этом. Из-за моей неловкости документы приобрели новую последовательность.

Первый, самый короткий текст был извлечен из циркулярного письма. Он уточнял, что человек может работать портным-надомником при условии, что он не владеет ни лавкой, ни складом, что у него нет ни вывески, ни клиентуры и он не внесен в реестр для регистрации коммерсантов.

Следующий текст уведомлял о соглашении между высокопоставленными руководителями отдела, призванного ликвидировать второстепенные предприятия с незначительными фондами, а остальные передать в собственность арийцев, чтобы они продолжали нормальную деятельность.

Третий текст излагал мнение одного из видных промышленников, согласно которому всякий потенциальный покупатель, в сущности, рассчитывал приобрести не само предприятие, а его продукцию. Этот человек утверждал, что истинная стоимость фабрики по изготовлению меховых изделий определяется личностными качествами ее руководителя.

Лишь в четвертом документе я и вправду обнаружил упоминание о моих Фешнерах в отчете за подписью некоего Шиффле, инспектора контрольной службы, наблюдавшей за деятельностью временного руководства. Я представил себе человека крестьянской закваски, искушейного в приманках и ловушках. Я придал ему соответствующий облик и голос, наделил его привычкой к крепкому рукопожатию. Можно было подумать, что я собирался сделать чиновника, решавшего судьбу Фешнеров, одним из персонажей этой драмы.

Магазин Фешнеров переходил в собственность арийцев. Иными словами, в ведение управляющего — представителя власти, призванного осуществлять руководство до тех пор, пока не появится достойный покупатель, отвечающий требованиям времени. Инспектор отмечал шикарную обстановку помещения, называл точное количество служащих, заострял внимание на их национальной принадлежности. В ту пору все пребывали в подвешенном состоянии. Настал переходный период, во время которого торговые сделки были временно прекращены.

Это было 16 июня 1941 года.

В последующие месяцы дело Фешнеров приняло стремительный оборот. Их заведение было продано некоему Крессанжу. Но Фешнеры не могли согласиться сидеть сложа руки. Гитлер обещал евреям, что рейх простоит тысячу лет. Они не собирались ждать, когда, согласно пророчеству, настанет срок его краха. Следовало быстро оправиться от удара, чтобы не прозябать в обещанной нищете. У Фешнеров не было ничего — только магазин и запас товаров на складе. Теперь же не осталось ничего, кроме их древней смекалки. Это было и мало, и много.

Я все ломал голову, почему Фешнеры не уехали. Почему они не оставили страну, бросившую их на произвол судьбы. Почему не отреклись от предавшего их государства. Но в глубине души я запрещал себе осуждать их за это.

* * *