Кликун-Камень

— Мне страшно… Я жена его, он мой! Дома пусто…

— Ты заблуждаешься. Ты противопоставляешь себя, личное — общественному.

Елена Борисовна ворчала:

— Совсем испугал девочку.

— «Комитет помощи беженцам» целиком в наших руках. Его мы используем для укрытия бежавших из тюрем и ссылки товарищей. Под видом беженцев мы снабжаем паспортами бежавших политических.

— Для чего ты это говоришь? — перебила Леонида жена.

— Пусть знает, чем занят ее муж!

Сухой горячий блеск в глазах Вайнера смягчился. Но говорить он продолжал так же строго:

— Мы мечтаем создать Уральский областной комитет партии… Отвоевали у меньшевиков много легальных организаций: «Горно-заводский попечительный приказ», «Комитет помощи солдаткам и семьям погибших на войне».

Превратили их в опорные пункты нашей работы, использовали для пропаганды наших лозунгов, расширили связи с рабочими; мы предупреждаем всякие стихийные выступления, направляем людей на путь революционной борьбы за свержение самодержавия.

— Для чего ты ей все это говоришь? — опять спросила его жена.

— Пусть знает! — вскрикнул Леонид, досадуя, что ход мыслей его прервали. — Вот чем, Наташа, занимается твой муж. Он твой? Твой муж, и все-таки будет делать то, что должен. Для всех. Если ты хочешь сохранить эту дружбу — меряй свое чувство его чувством. Ты поймешь. Сейчас он в Ревде и сегодня вернется. Я не смог тебе сообщить раньше.

Леонид чувствовал себя лучше, был весел.

Вечером Вайнеры пришли к Наташе сами. Наташа сидела заплаканная. Окно было плотно занавешено одеялом. Подоконник погребен под книгами и газетами. Елена каждую книгу брала в руки и читала:

— Тимирязев «Жизнь растений»; Дарвин «Социальная жизнь животных»; Герцен, Конфуций, Лютер, Меттерних, Гарибальди! — то были книги, которыми Малышев успел окружить жену.

Вскоре вернулся и сам Иван, разрумяненный морозом, улыбчивый, оживленный.

— Ну вот, остановили в Ревде доменные печи. Нельзя было это пропустить… Пришлось помитинговать. Рабочие придумали новый вид забастовок: никаких требований не выдвигают, стачки не объявляют, а между собой договорились — до десятка человек ежедневно в цех не являются. Все военные заказы у хозяйчиков полетели! Уже семь тысяч рабочих на Урале бастуют! Здорово! На Невьянском заводе люди приходят на работу, встают на свои места и не работают. Тоже своеобразная забастовка.. Арестовано семнадцать человек, рассчитали семьдесят.. В Кунгурском уезде бунтуют крестьяне, не дают для войны продукты. Рожь и овес с подвод высыпали в снег. Растет народный гнев против войны. Здорово?!

Наташа вскипятила чайник. Елена принялась открывать принесенный с собой сверток. Здесь была солонка, чашка со стаканом, какой-то платок…

— Пригодится, Наташа. Ушла из дому ты в одном платье, ничего не взяла.

Чай пили в этот вечер Вайнеры из консервных банок, а молодые — торжественно — из первой в их семье настоящей посуды.

Иван смеялся:

— А я всю жизнь думал жить налегке.

Вместо чаю заварили сушеный лист брусники. Но даже и это служило причиной смеха и хорошего настроения.

Елена начала причесывать Наташу под молодушку. Иван кричал:

— Забирайте волосы вверх! Хорошо, когда лоб открыт.

Наташа трепала его кудри:

— А куда твои вихры убрать?

Вайнер требовал:

— Свадьба когда? Я хочу свадьбы.

— Мы тоже хотели, — смеялся Малышев, — но мы уже женились.

— Ах, вы отделываетесь от нас? Елена, дадим им отделаться от нас или нет?

— Нет, конечно!

— Но как же их женить? Поведем в церковь?

Малышев отшучивался:

— «Поведем!» Тоже мне! Да вас, несчастный народ, евреев, в нашу церковь не пустят!

Вайнеры весело смеялись:

— А мы в синагогу вас поведем.

— Шутки шутками, а давайте обсудим, каким будет брак, когда мы победим? Не пойдем же мы в самом деле в церковь! Каким будет брак?

— Крепким.

— Но ведь его нужно как-то закреплять?

— Любовью. Гражданский брак не запрещается.

— Да нет! Государство должно учитывать семьи. Государство-то должно? Это же будет нужно?

Закипел шумный веселый спор. От тревоги и обиды Наташи не осталось следа, она вся враз расцвела, исчезла застенчивость, скованность. Иван шумел:

— Моя «незаконная» жена! Подай мне галстук! — и тут же обращался к друзьям: — Смотрите, ведь подала! Жена да убоится своего мужа!

— Наташа, ты не подавай, ни за что не подавай, — шутила Елена. — Ты говори в таких случаях: «Возьми сам». Мы идем к равноправию.

— Что вы, Елена Борисовна, а если мне радостно подать ему галстук? Он и так не дает мне шелохнуться! — и с ужасом, с возмущением Наташа воскликнула: — Он даже постель заправляет сам!

— Так жена у меня неженка. Любит поваляться в постели с книжкой, — жаловался счастливый Иван. Но в голосе его вдруг зазвучали строгие нотки: — Ведь лежа ты уже отдыхаешь, а не работаешь… Так, Леонид?

— Да, да… В этом, Наталка, ты его послушай. Он знает.

— Послушаю, обязательно послушаю! — Наташа была полна жизнерадостности, дружелюбия, задора. Счастье светилось в улыбках, которыми они обменивались с Иваном, в том внимании, с каким они предупреждали желания друг друга.

Мирный веселый вечер прервался стуком в дверь.

— Полиция?!

— По стуку — не похоже.