Кликун-Камень

— …Дружно вы с дутовцами живете: вы стреляете, они шею подставляют! — смеялся Блюхер, войдя в штаб. — Я, комиссар, баньку заказал тут вот рядом, помоюсь пойду, а там мы с тобой над картой посидим, наметим свой бросок.

Малышев много слышал об этом отважном человеке, но не знал, что он так прост.

— Ты, комиссар, когда-нибудь спишь? — спросил Блюхер.

— Как уснешь? То донесения, то телеграммы… Раненых надо навестить, — охотно ответил Малышев.

— Слышал, слышал… Двадцать два часа на ногах, со всеми шутишь, а сам вон — зубы да нос…

Иван, смеясь, сообщил:

— А у меня дочь родилась, пока я воюю!

— Да что ты? — удивился Блюхер.

— Ниной звать.

— А у меня сынок растет…

Вошел в вагон Сыромолотов, протянул Ивану листок бумаги:

— Утверждаешь, комиссар?

То были стихи. Малышев вслух прочел:

У Черной речки ухают снаряды,
Белеет поле… В поле бой идет…
Друзья мои — рабочие отряды —
Выносят бой у дутовской засады.
Синеет день. Стрекочет пулемет.
Оставив дом, семью, работу,
Товарищ-коммунист с винтовкою в руках
Наносит черному змеиному оплоту
Ударом за удар, врага сломив во прах!
О, наш удар могуч! И власть труда безмерна.
В рабочем сердце кровь здорова и сильна.
Пускай юлят враги бесчестно, лицемерно…
Пускай! Мы бьем и целим верно:
С горячим сердцем мысль крепка и холодна.
У Черной речки ухают снаряды.
Белеет поле… В поле бой идет…
Друзья мои — рабочие отряды —
Выносят бой у дутовской засады…
Идет Заря — труда могучего восход!

— Молодец, Федич…

— Ай же, какой подарок бойцам! — воскликнул Блюхер. — Надо это стихотворение… до каждого довести, пусть знают…

Несколько дней Блюхер с комиссарами отрядов сидел над планом разгрома Дутова.

Красногвардейцы делали вылазки на станицы. Каждый день пригоняли табуны лошадей, обозы с оружием, пленных. Учились верховой езде, смеялись, шумели:

— Эта лошадка тебя не вынесет, мала.

— А мою-то, мою посмотри!

Лошадей чистили, вплетали в гривы красные ленты.

В штаб почти вполз Ленька, побледневший, потный и счастливый.

— Все равно научусь верхом ездить! — пробормотал он, свалился у двери и мгновенно, сломленный усталостью, уснул.

Блюхер громко хохотал:

— Видать, попробовал верхом ездить!

Дележ лошадей на улице продолжался.

— Товарищи командиры, — кричали красногвардейцы, — принимайте подарок!

Блюхер и Малышев вышли из штаба. Дружинники подвели к ним группу лошадей:

— Выбирайте!

Лошади были гладкие, выхоленные, с лоснящимися боками.

Савва Белых, забирая у товарищей повод, сказал:

— Вот этого коня возьми, Иван Михайлович.

Рыжий конь пугливо вздрагивал, вытягивая голову, упирался.

Малышев поймал на себе ореховый глаз рыжей лошади. Дом. Верхотурье. Отец. Купание в реке и веселые брызги. Детство. Только ноги у домашнего коня были мохнатые, а у этого тонкие, нервные.

— Вот его…

Савва разочарованно развел руками.

— А умеешь ли ездить, Иван Михайлович?

Тот немедленно вскочил на коня и полетел по сумеречной улице.

Конь был послушен ему, резв. Дома казались под снегом сахарными, крыши и дороги сверкали. Не хотелось думать о войне. Детство. Иногда отец позволял поездить на Рыжике. Как и тогда, теперь казалось, что конь отделяется от него, убегает, а он остается на месте, точно плывет, борясь с волной.

…Весна помогала. По утрам дорога еще потрескивала после заморозка. У бойцов улучшилось настроение, чаще звучали песни. Степь, голая еще, покрытая невысокими холмами, иссечена мелкими речками. Под ногами ломалась и сухо шумела прошлогодняя трава.

Савва принес флягу березового сока. Комиссар пил щурясь от удовольствия:

— Ну, я как живой воды напился. Только вы глубоких надрезов не делайте, а то березы погибнут!

— Мы еще березовки и Петру Захарычу отнесем.

— Обязательно!

Разбитые казаки сдавали оружие, патроны, выдавали своих главарей. Дутов осторожно уводил свою банду дальше. Однако короткие стычки все-таки были: под станицей Бриены у Дутова отрезали и разбили хвост арьергарда и вновь преследовали его. Улицы станиц оглашались бабьим воем.

Отряды красногвардейцев разошлись, чтобы преследовать дутовцев по всей степи.

Верхне-Уральск освободил Блюхер и гнал Дутова в глубь степей, приказав комиссарам с дружинами вернуться в Екатеринбург.

…Перрон и вокзальная площадь Екатеринбурга забиты народом.

Первые трофеи: пулеметы, сабли, револьверы, винтовки, воинское снаряжение, сбрую — все вынесли, а главное — лошадей, целый табун лошадей торжественно провели мимо работников Уралсовета: принимайте, хозяева!