Троцкий был в чем-то и искренен. Дело в том, что этот кадр представлял из себя рафинированного журналиста, это являлось его жизненным амплуа. Как рафинированный журналист, он был способен только на газетно-митинговую деятельность. Практические вопросы были ему чужды. А попытки теоретизировать вызывали только всеобщий хохот. Еще на II съезде РСДРП он выскочил с поддержкой тезиса Плеханова о «самодержавии народа» и вызвал иронические улыбки. Вот чтобы это могло значить: «При самодержавии «народа» диктатура принадлежит буржуазии. Когда же социалисты получат большинство, тогда настанет эпоха диктатуры пролетариата»?
В дальнейшем всё так же и продолжалось, что ни пытался впулить Троцкий, приводило только к глумлению над автором идей.
Но сидеть в должности оратора ему не позволяли амбиции. Хотелось рулить и вершить. А учиться было лень, да и способностей таких не было. Брать же ответственность на себя — страшно.
Вот и фундамент для психологии «иудушки» — фундамент для беспринципного интриганства, замешанный на глупости.
Владимир Ильич не заблуждался насчет своего нового сторонника, но когда в июле 1917 года Троцкий поперся в большевики, притащив с собой очень похожую на него компанию «межрайонцев», Ленин его принял. Время такое было — каждый штык, даже если он тупой, годился. И в период Октября своей способностью заводить на митингах толпу Троцкий был как нельзя к месту.
Но после 25 октября этого кренделя нужно было куда-то пристраивать. Он же мог выбежать на улицу и начать орать бог знает что. Мало было всяких меньшевиков и правых эсеров?! Раскол в рядах большевиков и так… Зиновьев, Каменев, Бухарин… Еще немного и Ленин, Свердлов, Сталин могли и в меньшинстве в ЦК остаться.
Вы думаете, что когда Сталин говорил о Ленине, как о гениальном тактике, он о его способности командовать пехотным полком, что ли, подразумевал? Ленин полками не командовал. Он удерживал пауков, которые прикрывались званием большевика, в перманентно-нейтральном состоянии.
А после Октября Ильич этих пауков постарался рассадить по разным банкам. Зиновьева — в Петросовет, Каменева — в Моссовет (после непродолжительной роли в должности посла с арестом французами), Бухарина — редактором «Правды», Троцкого — в наркоминделы.
Разобщенные «соратники» могли только плеваться от изжоги. Влияние их на общегосударственные вопросы стало ничтожным.
Особенно садистски Владимир Ильич поступил с гражданином Бронштейном. Должность наркоминдела — это была вершина троллинга! В обстановке практически полной международной изоляции! Здесь даже комментировать излишне.
После провала в Бресте Лёвушка оказался в положении рукава, который некуда было пришить. И здесь гениальный Ленин нашел для «рукава» подходящее место. Он его пришил! К наркомату по военным и морским делам. Не-е, те, кто думает, что Троцкий стал главнокомандующим, как Сталин в 1941-м, те «немного» ошибаются. Главнокомандующим был С.С. Каменев. Те, кто думает, что всё дело обороны было в руках Троцкого, тоже пусть отдохнут. Всё дело обороны было в руках Владимира Ильича.
Началась эпопея клоуна, на представление которого зрители упорно не хотят покупать билеты…
Мемуары Л.Д. Троцкого публиковать нужно именно для разоблачения и борьбы … с троцкизмом. Чтиво занимательное. Фигура «льва революции» как раз в его же литературном творчестве вырисовывается эпически анекдотическая.
Почти в каждом коллективе есть такой «Троцкий». Задвинутый и обиженный недоверием руководства по причине полной профессиональной непригодности. «Обиженный». Если точнее — «опущенный». Зэковский жаргон точнее в этом случае. В курилке, совмещенной с санузлом, такой «лев революции» постоянно плачется, что его начальство не слушает, делает по-своему, «напорит косяков», а потом приходится исправлять по плану «революционера», как он сразу и предлагал. А могли бы сразу всё по-человечески…
Именно так описывал Троцкий своё участие в создании Красной армии и в Гражданской войне.
В «Моей жизни», в главе «Военно-стратегические разногласия», Лев Давыдович сразу берет «быка за рога»: «На этих страницах я не излагаю ни истории Красной армии, ни истории ее боев».
Естественно, ему неудобно рассказывать об истории Красной Армии, создателем которой его сделали крикливые соратники, потому что там рассказывать нечего в свете его роли. Дураку дали поезд и отправили в качестве солиста агитбригады по фронтам.
Зато он откровенно, по причине глупости, признаётся, что «Было четыре случая стратегических разногласий, которые захватили Центральный Комитет; иначе сказать, разногласий было столько, сколько было главных фронтов. Я здесь могу сказать об этих разногласиях только самым кратким образом, чтобы ввести читателя в существо проблем, стоявших перед военным руководством, и вместе с тем отбросить мимоходом позднейшие измышления на мой счет».