Клин клином

– Все, что попадалось на глаза. Я была читающим ребенком, в куклы не играла. Благодаря этому, заранее перечитала всю школьную программу, не успев потерять интерес к включенным в нее книгам. Оккупацию я провела в интернате у сестер Воскресения Христова и однажды получила двойку по польскому языку. О чем-то думала во время объяснения и ни слова не слышала, а с учебниками сами понимаете, как тогда обстояло. Сестричка отчитывала меня с пафосом: “Деточка, – сказала она, – идет война. Как может польский ребенок отлынивать во время оккупации от изучения польского языка?!” Задела она меня за живое, и с тех пор я грамматику знаю назубок. А после войны, в гимназии Королевы Ядвиги, историю преподавала гениальная историчка, Гизелла Гебертова, которая требовала от нас ответов на безукоризненном польском языке. Стоило это нам адских мук, зато принесло свои плоды.

– Тогда почему же вы решили изучать архитектуру, а не полонистику?

– Считала, что литературу, историю литературы можно изучить самостоятельно, в свое время. С архитектурой дело другое, да и нравилась мне эта профессия.

– И все-таки архитектурой Вы не занимаетесь?

– Но очень долго занималась. Работала в очень славном проектном бюро, которое было подробно описано во второй моей повести, “Все мы под подозрением”, и которое впоследствии обанкротилось. Единственный в Польше случай с банкротством государственного предприятия. А потом я уехала в Данию.

– Как там в Дании было, мы знаем из третьей Вашей книги, “Крокодил из страны Шарлотты”...

– Я поехала туда на две недели, к подруге, которая работала в проектном бюро, и по чистой случайности тоже получила работу, и тоже в проектном бюро. Дело было улажено неожиданно, у нее в офисе, под шутки и треп с заглянувшим туда человеком, оказавшимся сотрудником ректора датской Королевской Академии Архитектуры. В результате я застряла в Дании на три года, с небольшим перерывом. В Польше мне отказали в годичном бесплатном отпуске и вышибли с работы. А когда вернулась, нарвалась на кампанию по сокращению штатов, вот так я окончательно сменила профессию.

– Может, Вы мне все-таки посоветуете, как написать детектив?

– Надо придумать психологические мотивы поведения человека. Потом остается только описывать ситуации, в которые он попадает.

– Но Вы, конечно, даете себе отчет, что в повестях Иоанны Хмелевской детективная интрига по мере чтения становится для читателя все менее существенной...

– Вполне возможно, а жаль, мне-то она дорога. Но юмористическая сторона все-таки важнее.

– Но читатель вправе иметь свои предпочтения. Я знаю множество людей, обожающих Ваши книги, страстных фонов Хмелевской, но знаю и таких, для которых эти книги непонятны, все до одной...

– Нет закона, обязывающего меня любить. Может, у меня несколько извращенное чувство юмора.

– Ну, издатели-то чувством юмора не обделены. Вы написали около двух десятков книг, и все изданы большими тиражами...

– Не так уж все идиллично. Издателям, бывает, тоже отказывает чувство юмора. У меня не взяли в печать последнюю книгу, “Дикое мясо”. Это историческая повесть, о периоде между двумя карточными системами.

– Возможно, она из разряда претенционных? Видите ли, в рубрике “Маргинальная литература” мы публикуем беседы с писателями специфического литературного направления, так называемого “вагонного”, как бы второсортного, без претензий – по крайней мере так считают критики. И нас интересует, не чувствуют ли себя такие писатели ущемленными, не мечтают ли порвать с прошлым и взяться за сочинительство чего-нибудь более престижного? Может, и с Вами приключилась такая же история, отсюда и недоразумения с издателями?

– Ничего подобного, престижность меня не волнует! Я хочу писать книги, веселящие и умиротворяющие сердца, а не психопатологический бред на недоступном человеческому разумению уровне. Кроме того, я знаю свои возможности, не всякую книгу я способна написать. Мне трудно было бы осилить эпический роман, такой, например, как “Унесенные ветром”. Жаль, конечно. Но я столь же сожалею, что не умею плавать. Комплексов у меня нет. “Дикое мясо” – пожалуй, название я не изменю – это продолжение повести “Лесь”. “Лесь” я написала десять лет назад, и никто не мог взять в толк, к какому же жанру его отнести, потому как это все-таки не детектив. В результате решено было квалифицировать повесть как реалистический гротеск. Может, в ней много несусветной глупости, но меня такие вещи смешат.

– А не хотели бы Вы написать о чем-нибудь, что было бы очень смешным, но совсем не глупым?

– Я ведь не стараюсь описывать глупое, само по себе так получается, а наша действительность очень тому способствует, не позволяет писать о себе серьезно. Смех – это естественная потребность людей в любых обстоятельствах, и в наших смех тоже отнюдь не бесполезен.

– Поговорим о деньгах. Автор столь популярный, как Вы, наверняка не может жаловаться на финансовые затруднения?