Клиническая архитектура ревности

Для понимания природы ревности и выявления особенностей взглядов на этот феномен в античной философии имели хождение две точки зрения, поддержанные, с одной стороны, авторитетом классических философов, а с другой – стоиков. И в том и в другом случае в ревности видели страсть, лишенную разумных оснований. Платон называл ревность страданием души, помещая это чувство в один ряд с гневом, тоской, горестью, завистью и любовью. Причина заключалось в том, что все они являются воспринимаемой душой смесью страдания и удовольствия: «Не найдем ли мы, что эти страдания полны необычайных удовольствий? Нужно ли нам упоминать о гневе, который и мудрых в неистовство вводит, много слаще, чем мед, стекает он в грудь человека, и об удовольствиях рыданий и тоски, примешанных к страданиям?» (Платон, 1999, с. 335–336). В ревности можно найти и положительные стороны, которые позволяют говорить о некоторой примеси «удовольствия»: например, она может возродить угасшую любовь, привнести в нее определенную новизну, яркость и свежесть. В принципе одно то, что ревность тесно связана с любовью, свидетельствует о том, что ее муки нужны для того, чтобы острее проявилась сама любовь.

Диалектика чувственных связей определяется Платоном так: «Удовольствия кажутся большими и более сильными по сравнению с печалью, а печали по сравнению с удовольствиями усиливаются в противоположном смысле» (там же, с. 338). Другими словами, ревность оттеняет, акцентирует на своем фоне любовь, так же как на фоне истинной любви проявляется во всех своих формах неприглядность ревности. В дальнейшем рассуждении Сократа о «смеси удовольствия и страдания души», которые Платон воспроизводит в диалоге «Филеб», вводится важное для платоновской этики понятие меры, которая разбирается на примере смешного. Так, смешным бывает ложное самомнение, но только в том случае, если оно принадлежит слабому; если же заблуждается сильный, мы назовем это не смешным, а опасным: деревенский дурачок вызывает смех, глупец на троне – это уже катастрофа. То же правило применимо и к ревности: в малых дозах она может служить скрепой для межличностных связей, в больших же дозах она опасна для любви и для общества в целом. В таком отношении ревность можно сравнить с приправой: в малых дозах придает особый вкус блюду, в больших – делает его несъедобным.

Насколько опасной для общества Платон считал необузданную ревность, можно заключить из этико-политических положений диалога «Государство». Выстраивая модель идеального государства, Платон предлагал уничтожить причины любого социального неравенства, первоначально подорвав основы собственности. В основе всех преступлений он видел стремление к собственности, а в основе этого стремления – два мощных чувства: зависть и ревность. Отсюда Платон делал вывод, что именно эти чувства являются наиболее разрушительными для общественной морали и отношений в государстве (Платон, 1999).

Для того чтобы уничтожить предполагаемые корни аморализма, Платон предлагал наиболее радикальный метод: разрушить условия и возможность их существования – институт частной собственности, а также семью как институт оформления права собственности на супруга. Отсутствие собственности и денег (по крайней мере, у философов и воинов) должно было искоренить зависть и соответствующие преступления. Общность жен, в свою очередь, должна была послужить искоренению ревности. В итоге граждане идеального государства могли бы чувствовать свое тело как единое коллективное, не отвлекаясь на мелочное выяснение отношений между собой: «Тяжбы и взаимные обвинения разве не исчезнут у них, попросту говоря, потому, что у них не будет никакой собственности, кроме своего тела? Все остальное у них общее. Поэтому они не будут склонны к распрям, которые так часто возникают у людей из-за имущества или по поводу детей и родственников… И не будет у них также оснований судиться из-за насилий и оскорблений» (там же, с. 413).

Ревность, по Платону, аморальна не сама по себе, а как основание для насилия, оскорблений, распрей. Конечно, он имел в виду ту ревность, которая преступает границы, отделяющие «игровую» ревность от глубокой страсти или аффекта с деструктивными последствиями. В поздних произведениях Платон более радикально и жестко настроен, чем в теоретических построениях, и ради общего блага был готов полностью искоренить любую ревность наряду со всеми другими страстями, нарушающими целостность государственного тела.