Клинические разборы в психиатрической практике

М. Е. Бурно.Вы говорите, что в течение многих лет переживали чувство неполноценности. Свойственно Вам сомнение, сплетающееся в тягостный самоанализ, самоедство? — Да. — Это занимало большое место в Ваших переживаниях? — Огромное, и сейчас занимает. Я, кстати, знаю Вашу книжку, с величайшим удовольствием ее читала. — Спасибо. Вы находите у себя много общего с кем-то из русских классиков, художников, писателей? — Понимаете, когда я впервые в 14 лет прочитала Достоевского, я была потрясена. Переживания его героев поразительны. Буквально была потрясена. И я хотела заниматься Достоевским. И действительно на филологическом факультете начала заниматься Достоевским, но потом я была разочарована возможностями нашего литературоведения в университете и пошла в ту научную школу, которая была перспективна. — А с Толстым? — С Толстым тоже что-то есть, но Достоевский ближе мне, как будто он глубже. Мне кажется, он глубже с этими состояниями бездны. У Толстого все более плавно течет, и таких бездн меньше. — А жизнь Толстого, его характер Вы не изучали? По воспоминаниям современников? — Не детально, но там тоже, конечно, есть. Но я никогда не пыталась и не буду пытаться строить концепцию новой религии и пытаться воплотить ее в жизнь, потому что я считаю, что это самая большая бессмыслица, которую только можно придумать. — Нет, я не об этом, я об особенностях характера. Вы сказали, что трудно разорвать лекарства, религию и научное творчество. Художественное творчество, наверное, тоже? — Художественным творчеством я стала заниматься последнее время очень мало. Дело в том, что я всегда была очень чувствительна ко всякого рода замечаниям, касающимся профессионализма. Например, я в детстве писала стихи, в 14–15 лет. Очень многие мои знакомые находили их неплохими. Кстати, болезненность там уже достаточно ярко выражена. Так что я колеблюсь, когда заболевание начинается — в 18–20 или в 13–14. Но я писала стихи, и когда мне сказали, что кому-то подражаю, что они на кого-то похожи, — хотя я не подражала, — я бросила их писать. Я писала иконы, но когда мой директор сказал мне, что они не очень профессиональны, а я поняла, что мне трудно достигать профессионализма, я тоже отодвинула это на задний план. Я профессионал в науке и довольна. — А можете себе представить, как бы чувствовали себя без Вашего научного творчества, в котором Вы, кажется, нашли себя? — Это было бы невозможно, но я бы нашла творчество в какой-либо другой сфере жизни, во всяком случае, что-то еще, что можно было бы изучать. — Это совершенно необходимо? — Без этого жить просто нельзя, это единственное, что, как говорится, примиряет с этой жизнью, которая субъективно осознается очень часто как тягостная. — И согласитесь Вы, что это и есть лечение в высоком смысле? — Да, но это не значит, что таблетки надо выбросить. — Нет, нет, ни в коем случае, вместе с таблетками. — Да. — И последнее. Вы больше чувствуете себя в духовном смысле мужчиной? — Пожалуй. Все-таки, объективности ради, я готова согласиться, что во мне есть что-то из женского начала, но, откровенно говоря, мне это неприятно. — Интереснее Вам, я имею в виду в духовном смысле, рассуждать, спорить именно с мужчинами? — Ну, конечно, в интеллектуальном смысле, да. Поплакаться в жилетку, конечно, лучше женщине. — Но все-таки Вы ясно видите разницу между мужским складом ума и женским? — Да. Но вообще-то мне в доме женщины нужны. И то, что мама моя нормальная женщина, это слава Богу. — Ну, а влюбиться в мужчину Вы могли бы? — Абстрактно? Если бы в нем было достаточно много женских черт. Но как только он проявляет мужественность, у меня раздражение по отношению к нему. — А с животными Вам хорошо? — С животными хорошо, хотя под горячую руку и им тоже достается. Потом я переживаю, но это так. — Они прощают? — Да, они прощают, хотя невротиками немножко становятся. — Но все-таки, Вы чувствуете, что Вы много даете своим собакам? — По крайней мере, они меня не возненавидели. Они ко мне с удовольствием бегут, они меня встречают. — Есть контакт, есть общение? — Есть, хотя я, естественно, вижу разницу, и заменой человеческого общения это не является. Это разные виды общения. С животными интеллектуальное общение невозможно. — Можно сказать, что Вам хорошо с Вашими собаками, потому что Вы понимаете, чувствуете, что они собаки, и не требуете от них того, что от людей? — Безусловно, не требую, но и собаки не требуют от меня того, что требуют люди.