Клинический случай

— Анна Андреевна, мы все, то есть — никто из нас, — затараторила она, прижав руки к груди в подтверждение своей искренности, — никто-никто не сомневается том, что на вас возвели напраслину. Ну, мы же вас знаем, Анна Андреевна. Вы не такая…

— А какая же? — улыбнулась Анна. — Только не делайте из меня ангела, все равно не поверю.

— Ангел, не ангел, а вот пришла я к вам со своей проблемой, которая вас совершенно не касается, так вы же сразу вошли в положение, помогли, хотя оно вам совсем не надо. А приди я с этим к Завернадской или Хрулевой? Да я к ним и не пошла бы…

— Спасибо, Ирина Игоревна, — перебила Анна и, все-таки не удержалась от вопроса, который по уму вряд ли стоило задавать: — А что говорят про мой конфликт с урологами из сто пятьдесят четвертой в больнице?

— Говорят, что они идиоты! Говорят, что они еще пожалеют! Некоторые, правда, злорадствуют.

— Хороший вы человек, Ирина Игоревна, деликатный, — совершенно искренне, нисколько не кривя душой, похвалила Анна. — Я представляю, сколько народа злорадствует по моему поводу. «Некоторые» — это щадяще, весьма щадяще.

— Именно что некоторые! — Пардус тряхнула своими разнокалиберными кудряшками. — Имен называть я, конечно, не стану, не в моих это правилах, но поверьте — злорадствуют считаные единицы. Придурки есть везде. А наша старшая сестра сказала, что попадись ей этот уролог в глухом брянском лесу… В общем, пострадал бы он нешуточно.

— Эх, жаль далеко они — брянские леса… Ладно, не будем терять времени. Несите историю…

— Да я в ординаторской перепишу, Анна Андреевна…

— Или запритесь в кабинете заведующей, Ирина Игоревна, или приходите сюда. Переписывать историю болезни в ординаторской, на глазах у всех, не годится. Подлог — это слишком интимно, а интимные дела надо делать в уединении.

— А Надежда Даниловна… — Пардус вспомнила о заместителе главного врача по медицинской части. — Что она скажет на это?

— Сделает вид, что так оно и было, — уверенно ответила Анна. — Ей же в первую очередь хочется, чтобы к больнице было как можно меньше замечаний. Только вы, Ирина Игоревна, не рассказывайте по всей больнице об этой правке. Пусть это, как принято говорить, останется нашей с вами тайной.

Предупреждение было не лишним. Ирина Игоревна — человек общительный, даже очень. Выболтает за милую душу.

— Ну что вы, Анна Андреевна, — Пардус даже немного обиделась. — Я же не дура, думаю, что говорю, и вас с Юлией Юрьевной под монастырь не подведу. Так вы считаете, что двенадцать дней пребывания прокатит без выговора?

— Конечно прокатит, — заверила Анна, — к тому же у вас отделение вечно переполнено, как ни зайдешь, двое-трое в коридорах лежат. Напишите, что в связи со стабильным состоянием и перегруженностью отделения… Ну это уж не мне вас учить. А если она еще когда-нибудь к вам ляжет…

— Да не дай Бог! — ужаснулась Ирина Игоревна.

— …то не забудьте показать ее психиатру. Это подстрахует вас.

— Подстрахуй, не подстрахуй… — рассмеялась Пардус. — Спасибо, Анна Андреевна. Вы до скольки сегодня на месте?

— До четырех точно. Успеете историю на подпись дать?

— Конечно! Я за час управлюсь. Сяду у Юлии Юрьевны, там удобнее, да и кабинет всегда свободен.

Заведующая пульмонологическим отделением любила находиться в гуще народа и потому постоянно сидела в ординаторской, где у нее был свой стол, а в кабинет заходила только для того, чтобы переодеться.

Пришить бы вас, да возиться некогда!

«Московский сплетник» Анне принесла Елизавета, секретарь-племянница шефа. Аркадий Вениаминович не только сложил газету нужной статьей кверху, но и подчеркнул заголовок красным маркером. Он вообще обожал подчеркивать и править красным — маркером или ручкой.

— Вот! — сказала Елизавета, кладя газету на стол перед Анной.

Взгляд у нее при этом был слегка смущенный. Нехарактерно для Елизаветы.

Заголовок интриговал, можно сказать — манил. «Пришить бы вас, да возиться некогда!». Броско. Впрочем, в «Московском сплетнике» неброских заголовков не было, не тот стиль, не тот жанр, не тот читатель.