Когда Суарес вошел в библиотеку, вид у него был такой, будто он рад нашему пиршеству. Он даже сказал, что мы зря не включили музыку. Однако в следующий момент учуял запах рвоты, увидел, что на столе стоит пустая бутылка, а Фабиан мешком лежит в кресле. Суарес оборвал свою фразу на середине и щелкнул выключателем, зажигая верхний свет. Перед ним предстала довольно жуткая картина.
Возникла не менее кошмарная пауза. Цветомузыкальная установка продолжала работать, ритмично мигая разноцветными огоньками. Суарес выключил ее и только после этого заговорил.
— Никогда не надо оставлять двух молодых кобельков одних. Ни за что нельзя этого делать. Они всегда накликают на себя беду, — произнес он. — Взрослый кобель и сучка — это нормально, ничего страшного. Сучка и сучка — тоже нормально, проблем не возникнет. Но два кобелька — это просто жуть.
Он подошел к Фабиану и принялся разглядывать его. Тот притворялся, будто вырубился окончательно.
— Вы — пара кобельков, — в заключение произнес Суарес. — Я не стану просить Евлалию убирать осколки и блевотину. Вы сами сможете сделать это утром. Но я все-таки попрошу Байрона отнести этого дегенерата в спальню. А ты, Анти, задержись немного.
С этими словами он вышел из библиотеки.
Я принялся рассматривать гладкое засохшее пятно слюны на щеке Фабиана, блестевшее в непривычно ярком свете. Он что-то забормотал, и нитка густой слюны, свисающая с подбородка, как маятник покачнулась в такт движениям его головы.
В дверях вновь появился Суарес. За его плечом маячила крупная голова Байрона, на лице которого гуляла широкая довольная улыбка — он явно предвкушал интересное зрелище.
Байрон прошел через всю библиотеку и опустился на колени перед распростертым в кресле Фабианом. Затем взял его на руки, встал с колен и взвалил бесчувственное тело на плечо. Закованная в гипс рука легонько ударила Байрона по спине. Фабиан, пробудившись, с удивлением посмотрел на него.
— Что такое? — поинтересовался он. — А, привет, Байрон, громила. Смотри только не застрели меня.
Байрон направился к выходу, и я услышал, как он произнес, поднимаясь со своей ношей вверх по лестнице:
— Это ж надо, опять наблевал. Не может обойтись без блевотины.
Мы с Суаресом остались одни.
— Суарес, я не хотел. Оно само так вышло. Приношу свои извинения… — начал я.
— Не переживай, — оборвал он меня. — Я знаю, что ты тут ни при чем. Это целиком и полностью моя вина. Я слишком либерально отношусь к своим запасам спиртного.
Он сел в кресло за столом, которое до этого занимал Фабиан. Кресло рассказчика.
— Выпьешь еще, Анти? — спросил Суарес, разглядывая содержимое бутылки, вернее, жалкие остатки текилы.
Я ничего не ответил. Суарес взял рюмку и плеснул в нее.
Я собрался по второму разу извиниться, но не стал, потому что мне показалось, что Суарес в большей степени опечален, нежели разозлен.
Я стал ждать, когда он заговорит. Суарес сидел, оттопырив нижнюю губу, и задумчиво глядел на лужу блевотины на полу, видимо, оценивая сложившуюся ситуацию.
— Фабиан, похоже, сейчас чем-то сильно расстроен, я угадал? — наконец произнес он.
Я немного помолчал, а затем ответил:
— Да. Верно.
Я был слишком пьян, чтобы говорить неправду.
— Мне порой бывает трудно угадать момент, когда ему становится плохо. Обычно я стараюсь дать ему время, возможность побыть наедине с собственными мыслями. Я не сторонник подавления свободы, особенно если принять во внимание то, что я его дядя, а не отец.
— Сегодня мы говорили о его родителях. Вот он и напился.
— Расскажи мне, что ты от него узнал, — попросил Суарес и выпрямился в кресле. — Я давно уже не разговаривал с ним на эту тему так, как следует.
Я не стал спешить с ответом. Назревал не особенно приятный разговор, и, кроме того, запах рвоты в комнате сделался почти невыносимым и заглушал все остальные запахи.
— Фабиан считает, что вам безразлично то, что случилось с его матерью. Он полагает, что она исчезла, что ее могли похитить. Ему кажется, что она бродит где-нибудь в горах, потеряв память, — выпалил наконец я.
Не знаю, почему я добавил последнее предположение. Подобный вариант совершенно неожиданно пришел мне в голову, еще когда Фабиан рассказывал мне о том, что случилось с его родителями. Это было мое, а не его предположение.
— Извините, — добавил я, чувствуя неуместность моего извинения.
— Поверь мне, Анти, ничто не доставило бы такого удовольствия, как возможность снова увидеть мою любимую сестру, — произнес Суарес. — Известие о ее гибели, можно сказать, перечеркнуло всю мою жизнь.
Мне стало ужасно неловко от столь искреннего ответа взрослого человека, особенно такого, как Суарес, — уравновешенного и самодостаточного.
— У тебя не должно быть никаких сомнений, — добавил он. — Она погибла. Это абсолютно точно.
Я с трудом проглотил застрявший в горле комок.