Фабиану удалось втихаря улизнуть из домика. Он обогнул его и выбежал на пляж. Он стоял лицом к морю, раскинув руки, на торчащих из воды скалах северного мыса, напоминая Иисуса Христа. Причем он явно хотел, чтобы его заметили. И вдруг, как будто мы с Реем, сами того не желая, выстрелили из стартового пистолета, начал карабкаться дальше по валунам у основания скалы, двигаясь в направлении пещеры. Расстегнутая рубашка крыльями развевалась у него за спиной.
— Да он псих, если собрался пройти по этим валунам во время прилива, — с тревогой в голосе произнес Рей. — Готов спорить, на этот раз он убьет себя.
— Я пойду за ним, — решительно сказал я, вставая на ноги.
— Не надо. В любом случае уже поздно! Тебя тоже смоет волной. Я возьму лодку, и мы сможем подобрать… его. Сука! Гребаная сука!
Стоящий на улице «шевроле» взревел и тронулся с места. Под шорох гравия Салли Лайтфут и ее китовый скелет на полной скорости понеслись к шоссе.
— Извини, малыш. Есть более важные дела, — сказал Рей, одним прыжком достигнув барной стойки, и, схватив ключи, выскочил на улицу. — Советую тебе, останови своего приятеля, если хочешь и дальше вместе с ним ходить в школу.
Чертыхаясь, он рванулся к своей развалюхе «ладе».
У него нет никаких шансов, подумал я, улыбаясь при мысли о Салли Лайтфут и ее внезапном отъезде. Затем на автомате последовал за Реем до шоссе, но вдруг вспомнил о Фабиане и повернул обратно на пляж. Синяя рубашка, наполненная ветром, билась на ветру словно парус. Даже издалека я видел, как близко он подошел к краю скалы — пена нарастающих волн уже хлестала его по ногам. Внутри меня поднимался гнев, направленный на трепещущий на ветру кусок синей ткани.
Черт тебя побери, подумал я, тебя и твою пещеру, твои дурацкие истории и клинику для жертв амнезии! Какое-то мгновение я колебался, но потом развернулся и, оставив пляж позади, направился к дороге.
Но, едва пройдя десяток шагов, передумал. Почти не останавливаясь, я сменил направление и, разогнавшись, во весь дух помчался по мокрому песку. Злость и страх придавали мне скорости.
Когда я добежал до скалы, легкие при каждом вдохе отдавались острой болью. Фабиан знал, что так и будет, и делал это намеренно. Тяжело дыша, я залез на скалу и принялся карабкаться дальше. Острые края песчаника больно врезались в ступни сквозь тонкие подошвы. Я взглянул вперед, на Фабиана. Между нами уже плескался прибой. Надо поторопиться. Мало того что я не соперник Фабиану в плане физической выносливости; за последние два дня он проделал этот путь целых четыре раза и успел неплохо его изучить. Сердце бешено колотилось в груди, словно пытаясь вырваться наружу, боль при дыхании стала почти нестерпимой. Скажу честно, я нервничал, не зная, как заставить успокоиться расшалившиеся легкие. Потому что, поддайся я панике, приступ астмы не заставил бы себя ждать, чего, вероятно, и добивался Фабиан.
Я старался дышать глубоко и ровно, в такт шагам. Элементарное на первый взгляд действие — двигаться вперед — требовало неимоверных усилий. Одно неверное движение — и меня собьет с ног ветром или же я упаду на камни или в море. Наконец, собрав в кулак остатки воли, я заставил себя успокоиться. Какое-то время я шел вперед, глядя под ноги, а когда поднял глаза, то увидел, что Фабиан ненамного впереди меня. Вскоре он остановился. Я же замедлил шаг, пытаясь отдышаться. Не хотелось бы, когда я его догоню, говорить с ним запыхавшись. Волны бились о торчащие рядом скалы, обдавая ноги холодными брызгами. Я взглянул на часовенку на краю утеса. Она была совсем близко, я увидел деревянные бревна в тех местах, где краска облупилась. Заметил свежие цветы и в очередной раз задумался над тем, кто и как мог туда вскарабкаться.
— Вернись, ты, идиот! — пытаясь перекричать ревущий ветер, проорал я.
Фабиан демонстративно стоял лицом к морю, давая понять, что не желает говорить со мной до тех пор, пока я не подойду ближе. Но когда из расселины между камней к его ногам, словно гейзер, взлетела волна, он растерянно отпрянул назад. Чем ближе я подходил, тем выше становились волны, хлеставшие его по ногам. Боже, если мы хотим убежать от них, путь к спасению для нас лишь один — вверх. Должно быть, Фабиану пришла та же самая мысль: неожиданно он ухватился за край утеса и попытался вскарабкаться вверх — как раз в тот момент, когда я, казалось бы, уже добежал до того места, где он только что стоял.
— Остановись! Это опасно. Ты же разобьешься! — пытался я остановить его. Фабиан нарочно подвергал себя риску, хотя, с другой стороны, что для него риск? Если кто и представлял для него опасность, так это он сам.
— Ну как, страшно? — с хохотом крикнул он мне с высоты, после чего отпустил руку и соскользнул вниз. А потом, глядя в мою сторону, отчаянно замахал руками, притворившись, будто теряет равновесие. Смысл этого спектакля заключался в том, чтобы показать мне, что он твердо держится на ногах.
Мои ноги моментально сделались ватными, а в коленях началась дрожь. Фабиан схватил увесистый кусок песчаника.
— Фабиан, выслушай меня.