Клиника одиночества

Глупый сарказм. Правду говорят, что человек все меряет по себе. Если он способен любить, то спокойно и доверчиво принимает любовь, а если нет, то ему в любых изъявлениях нежности будет чудиться подвох и попытка манипулирования. Пока он не испытает любви, не поверит в то, что она вообще существует.

– Тем не менее я бы просил тебя не звонить мне первой. Кроме того, что это неприлично для женщины, ты отвлекаешь меня от работы. Я пишу очень важную статью. Поверь, я отношусь к тебе с большим уважением и симпатией и готов заниматься тобой, как только у меня появляется свободное время.

Быстро попрощавшись, Люба повесила трубку. Злость на Бориса немного развеяла ее печаль.

«Даже не спросил, вдруг у меня что-то случилось! – Она достала сигарету из пачки, которую хранила для гостей, и раздраженно закурила. – Важную статью он пишет, надо же! Если он закончит ее на полчаса позже, человечество неминуемо вымрет!

Женщина томится, скучает, любит – что еще ему надо? Почему не сказать: «Бери такси и приезжай»? Или он там с другой бабой?»

Представив Максимова в роли прожигателя жизни, Люба повеселела.

Ей достанется занудный, эгоистичный и туповатый муж, зато над ним всегда можно будет посмеяться.

Глава 13

Когда наступает вечер и врачи расходятся по домам, в больнице становится тихо и тоскливо. Холодным огнем мерцают лампы дневного света в пустых коридорах, по которым неслышно и незримо бродит смерть, высматривая жертву.

Особенно любит она крутиться возле реанимационного отделения, хищно пользуясь каждой оплошностью докторов.

Стас всегда остро ощущал это страшное соседство, зная: если возникнет хоть маленькая брешь в обороне больного, через нее тут же протянется костлявая рука. Поэтому он не позволял себе на работе предаваться посторонним мыслям. Тосковать по Любе он будет дома, а сейчас нельзя.

Он проверил листы назначений, которые оставили дневные врачи. Заказал в лаборатории анализы и сел писать дневники, пользуясь стабильной обстановкой.

Кто только придумал эти записи каждые четыре часа! Врачи неоднократно поднимали вопрос о дневниковых записях в историях, просили отменить их, но им неизменно отвечали: «Если вы не оставили записи в истории, непонятно, смотрели вы больного или нет». Видимо, честным людям в страховых компаниях не приходило в голову, что преспокойно можно сделать запись и не смотря больного. Он, например, сейчас пишет дневники вперед, потому что не знает, каким выдастся дежурство и будет ли у него время оформить истории в те часы, которые требуются протоколом.

«Все у нас так, сплошные бумажки, – думал Стас мрачно, в десятый раз записывая фразу «Состояние тяжелое, но стабильное». – Главное не что ты сделал, а как записал. Если ты вывел больного из тяжелейшего отека легких, это твои личные трудности, мог бы и не выводить, но вот если ты не записал в истории должное количество дневников... Страховая тебя сожрет и историю не оплатит. А если ты больного проморгал, зато историю хорошо заполнил – ты молодец и герой. Вообще больной, обращаясь за медицинской помощью, должен знать, что его выздоровление волнует доктора в последнюю очередь. Так застращали врачей, что они думают не о том, как вылечить, а о том, как бы им за это лечение не огрести разных неприятностей. От администрации за перерасход лекарств, от заведующего за неправильную, по его мнению, тактику, а то и от органов правосудия, если пациент жалобу напишет. Первое, что делает врач, – прикрывает собственную задницу, все остальное – вторично. Очень мало специалистов, которые интересы больного ставят выше собственных, по пальцам можно перечислить. Зоя Ивановна, Колдунов, Ванька в своей психиатрии...»

Тут как по заказу дверь ординаторской открылась, и вошли Ян Александрович с Зоей.

Стас вскочил:

– Здравия желаю!

– Вольно-вольно.

Колдунов сел за соседний стол и притянул к себе пачку историй, а Зоя кинулась к компьютеру.

– Стас, помогай, мне срочно нужны данные обо всех операциях Максимова. Хочу сделать подлость.

Колдунов усмехнулся и пересчитал медицинские карты.

– Четверо. Стало быть, восемь мест мы имеем?

– Да, Ян Александрович. А те, кто есть, вполне стабильные, если вдруг массовое поступление, я легко их на терапию переведу.

– Колдунов, не отвлекай его. Пусть мне выведет на экран все максимовские художества за последний год хотя бы.

Стас послушно защелкал мышкой.

– А зачем вам, Зоя Ивановна?

– А затем, что он совсем оборзел! Раньше Ян на нейрохирургический этап приглашал Миллера, и все были довольны. Но Максимов пронюхал об этом и завозмущался, мол, как можно на такие филигранные операции звать обычного хирурга из ЦРБ. Ты ведь знаешь, где Миллер работает... А Максимов же у нас главный нейрохирург города. Ну, начальство и запретило Миллеру вообще переступать порог академии.

– Как это – запретило?