Клиника одной взятки

Конечно, все это были незначительные детали. Гинзбург в любом случае могла объяснить свою неуверенность во времени и месте действия плохой памятью. Скажет на суде: «Я так была потрясена, что российский врач берет взятки, что все обстоятельства вылетели у меня из головы». Но Вика получила лишнее доказательство тому, что следователь настроен против нее. Был бы он если не расположен к ней, хотя бы беспристрастен, вцепился бы в несостыковки. Он лучше владеет техникой перекрестного допроса, чем Вика, понаторевшая только в сборе анамнеза. Ему ничего не стоит вывести лжеца на чистую воду…

И Вика испугалась, не сказала следователю ни о выселении, ни об увольнении.

Глава десятая

Вернувшись домой, она поняла, что все кончено. Отчаяние и безнадежность сковали сердце, почти не позволяя дышать. Вика прошлась по дому, который больше ей не принадлежал.

Что-то в ее душе не давало смириться, заставляло двигаться, бессмысленно переставлять вещи с места на место, твердило: «Борись, не сдавайся…» Но разум не подсказывал выхода. Некуда бежать, негде спрятаться, некого просить о помощи. Все. Конец. В понедельник, самое позднее во вторник утром она окажется в следственном изоляторе. Ей трудно, почти невозможно было представить себя среди уголовниц. Но другого пути у нее не было.

Увольнение с работы и выселение – железное основание для постановления об аресте. Следователь, разумеется, им воспользуется. Не потому, что сильно ненавидит Вику, просто так положено. У них, как и у врачей, есть стандарты, которые надо соблюдать. Если ты сомневаешься в диагнозе аппендицита, если ты даже в глубине души убежден, что ничего там нет, но лейкоцитоз высокий, ты идешь и оперируешь. Пусть напрасно, но за эту операцию не накажут: ты действовал по стандарту.

И еще: как следователь ни пыжится, стопроцентных доказательств у него нет. Вика будет настаивать, чтобы диктофонную запись предъявили суду. Выступят в ее пользу и Балахонов с Ларисой. Пока нет ее признания, сохраняется риск, что суд оправдает ее или вернет дело на доследование, а такие возвраты портят следователю статистику.

«Ох уж эта статистика! – вздохнула Вика, наливая себе чаю. – Не знаю, как там у них в юриспруденции, а у нас в медицине чем лучше статистика, тем хуже дело обстоит для отдельного больного. Ведь он воспринимается не как больной, а как возможная лишняя палочка в неприятной графе. Например, летальность. Как бороться за ее снижение? Можно хорошо лечить, а можно отбиваться от тяжелых пациентов.

Или послеоперационные осложнения. Этот показатель будет низким не только если хорошо оперировать, но и если не браться за сложные случаи. Допустим, рак. Врач входит в брюшную полость и думает: «Ага, в принципе можно сделать, но осложнения точно разовьются, а то больной еще и помрет. Ну его к черту, три часа буду потеть у операционного стола, а потом получу нагоняй за перерасход лекарств, и премию не дадут из-за высокого процента осложнений». Врач зашивает живот, пациент через неделю благополучно выписывается, а через месяц умирает от прогрессирующей опухоли. Но уже дома, никому не портя статистики.

Есть еще один прием, его применяют в областной больнице. Ранняя выписка. Осложнения, как правило, развиваются на седьмой – десятый день, а больного выписывают на шестой. В результате в областной идеальная статистика, а Балахонов в своем отделении исправляет огрехи коллег».

* * *

Вика задумчиво размешала в кружке четыре ложки сахара. Она никогда не любила сладкий чай, но, поскольку организм почти месяц не принимает никакой еды, нужно хоть так снабжать себя калориями.

Итак, он ее посадит. Следователю это выгодно со всех сторон. Пока она на свободе, ее не слишком напрягает приходить к нему раз в неделю и повторять, что она ни в чем не виновата. Другое дело, в тюрьме. Он подержит ее дней десять в камере, а потом скажет: «Ах, Виктория Александровна, зачем вы упорствуете? Со своей позицией вы можете и год до суда просидеть. Признавайтесь лучше, быстро отсудитесь, получите условный срок и пойдете домой».

«И я сломаюсь, – с тоской поняла Вика. – Три дня без собственной ванной, и я признаюсь хоть в убийстве Кеннеди. Только где гарантия, что мне дадут условный срок?»

Она вышла в сад. Посмотрела в темнеющее небо, на желтую ноздреватую луну. Листья живой изгороди, серебристые в лунном свете, мелко дрожали. Ночь казалась такой уютной, такой радостной, что Вика на секунду поверила – она будет спасена.

Но нет, ей нельзя поддаваться на ласку нежного ночного ветерка и прислушиваться к шепоту любимых цветов.

У нее есть три дня. И что бы она в эти три дня ни делала, результат будет один. Единственное, что она может, – как-то решить проблему с долгом в сто двадцать тысяч. Выплатить его сейчас нереально, нужно только позаботиться, чтобы он не повис на ее родителях. Объявить себя банкротом? Вика понятия не имела, как это делается. Завтра с утра она пойдет в банк и все выяснит.

Еще соберет вещи. Отложит гардероб для тюрьмы, остальное отдаст Ларисе.