Клиника в океане

– Что ты мелешь?! – не понял его Яш, но в его словах, помимо гнева, прозвучал интерес: возможно, в этот – единственный – раз Винод-бабу и в самом деле может оказаться хоть чем-то полезен?

– Я хочу оставить ребенка! – заявила Рани, но на нее никто не обратил внимания: взгляды отца и матери обратились на Винода-бабу, впервые в жизни почувствовавшего себя значительной персоной.

– Ты говоришь об... аборте? – боязливо переспросила Амиша.

– Это – только ваше решение, – ответил он.

– Разумеется, аборт! – воскликнул князь. – Иначе как я потом сумею сбагрить эту бесстыдницу замуж?! Только как ты прикажешь осуществить эту операцию? За нашей семьей охотятся фотографы и журналисты – хватит уже тех снимков во всех национальных газетах и статей с заголовками типа: «Демократизация магараджей» и «Принцесса и нищий»! Куда бы мы ни поместили Рани, ее разыщут, и семья будет опозорена навеки! А ты представляешь, что ждет ее сестер? Ну ладно, братья – они все же мужчины, и на них это пятно ляжет лишь постольку-поскольку, но девочки...

– Может, пригласим акушерку на дом? – предложила Амиша несмело.

– На дом?! О Аллах, в уме ли ты, женщина?! На следующий день все узнают, что дочери князя Вардана сделали аборт прямо в его дворце – или у тебя есть на примете слепоглухонемая акушерка?

– Я хочу этого ребенка! – упрямо подала голос Рани, ничуть не смущаясь тем, что ее обсуждают в ее же присутствии, словно это именно она – слепоглухонемая.

– Замолчи! – заорал князь, но Амиша неожиданно поддержала дочь:

– Это же опасно, ты знаешь, дорогой: у Рани может больше никогда не быть детей!

– И хорошо – эта дрянь недостойна их иметь! – гневно отозвался Яш.

– Погодите, погодите, – успокаивающим тоном прервал их пикировку Винод-бабу, чувствуя, что инициатива от него ускользает. – Кажется, у меня есть отличное решение нашей проблемы – и все останутся довольны!

Декабрь 2011 года, Париж, рю де Риволи

Арман Жюбер отвернулся от окна. Там, на улице, царило предрождественское оживление, люди бежали в разные стороны по своим делам, озабоченные покупкой подарков для родственников и друзей, мечтая сэкономить пару евро на уже начавшихся распродажах. Из его окна открывался прекрасный вид на Эйфелеву башню, справа находился Лувр, и ему-то не нужно экономить! Какая несправедливость: он, Арман Жюбер, один из богатейших людей Европы, имеющий возможность скупить все эти магазины – вместе со всем персоналом и посетителями, – лишен удовольствия поучаствовать во всеобщей предпраздничной суете!

Вошла Сильви, как всегда, улыбаясь. Эта девушка – настоящий персик, и каким только ветром ее занесло в сиделки? Кончено, Арман хорошо ей платит. Господи, ему всего-то сорок семь, а он даже не может позволить себе прикоснуться к девушке! Да какие там касания – у него возникает одышка от любого движения, а он еще думает о сексе...

Сильви поправила капельницу и вновь улыбнулась:

– Ну, месье Жюбер, как мы сегодня?

Он едва заметно поморщился, в душе ненавидя эту манеру сиделки обращаться к нему во множественном числе первого лица. «Мы»! Какие еще «мы»?! Она выйдет отсюда легкой походкой, накинув на плечи шубку из песца, купленную на его деньги, и отправится по магазинам вместе с подругами или пойдет ужинать с кавалером, а он, Арман Жюбер, прикованный к этой комнате и этой постели, вечно будет вынужден глазеть из окна на проходящих мимо него счастливчиков. И, самое главное, он должен делать вид, что все отлично, ведь его деловые партнеры ни в коем случае не должны заподозрить, что дела его идут плохо.

– И сколько мне осталось, док? – спросил Арман, впервые услышав свой диагноз. Он прозвучал страшно, но Жюбер привык думать, что с его деньгами ему не страшна ни одна болезнь в мире.

– Мне очень жаль, месье Жюбер, – серьезно, без тени улыбки ответил врач-кардиолог. – По самым благоприятным прогнозам, меньше полугода...

Арман прошел все стадии – от отрицания до принятия своего диагноза, но все равно никак не мог смириться с тем, что, скорее всего, для спасения собственной жизни ему ничего сделать не удастся.

– Понимаете, у нас очень мало времени, – говорил врач, и в ушах Армана его слова отдавались многоголосым эхом. – Даже если вас разместить в национальной базе реципиентов, ожидающих доноров, нет никаких гарантий, что подходящее сердце появится в течение такого короткого времени... Хотя я непременно это сделаю, независимо от количества шансов...

Шансов! Анри отлично знал это слово. Он всегда просчитывал свои «шансы» на двадцать, на тридцать ходов вперед, и именно поэтому небольшое состояние, доставшееся ему от отца, вначале удвоилось, затем утроилось, а теперь во всей Франции вряд ли найдется человек, способный тягаться с Арманом Жюбером в финансовом плане. Но даже это не могло ему помочь, и в этом-то как раз и крылась горькая ирония ситуации.