Клиника жертвы

Я как ребенок, которому дали пустой фантик. Обижена. Разочарована. Почему так? Тут же нахожу объяснения. Первое – книги все врут. И подружки тоже. Ничего этого на самом деле нет. Просто эффект голого короля, а кто поверит, всю жизнь прогоняется за химерами. Объяснение второе – я моральный урод. Я вообще-то девочка умненькая, поэтому сразу изобретаю и ставлю себе диагноз: душевная фригидность. Мне просто не дано испытать чувство влюбленности.

Но почему-то третье объяснение, которое сразу приходит в голову всем нормальным женщинам, которое просто напрашивалось в этот перечень хотя бы по законам формальной логики, осталось мной так и недодумано. Рядом со мной чужой, даже чуждый мужчина, вся беда в нем – эта элементарная истина обошла меня стороной. Идея собственной неполноценности оказалась мне гораздо ближе. И в объятиях будущего мужа я терзалась не столько от разочарования, сколько от чувства вины. Не умею влюбиться… И я дала себе слово, что постараюсь исправиться.

Нейман хотел встретиться с Мариной на старом месте, но бывшая жена категорически отказалась идти в ресторан. Остановились на скромном сетевом кафе возле ее дома.

Она немного опоздала, вошла мрачная, заранее рассерженная, готовая к решительному бою.

– Подавай в суд, если хочешь, – заявила она. – Я консультировалась с юристами, не так много у тебя шансов.

– Во-первых, здравствуй, – улыбнулся Нейман. – Садись, и скажи, что тебе принести. Здесь самообслуживание.

Он достал из-под столика букет и протянул Марине.

Нейман выбрал самый большой букет нежных тонов, пожалуй, он больше подходил юной невесте, чем матери большого семейства, но ему хотелось хоть на мгновение вернуть Марину в молодость, которая была у них общей.

Она пристроила цветы на пустом стуле и хмуро взглянула на Владимира Валентиновича:

– В чем подвох?

– Что ты, Марина… – Он взял ее за руку. Может быть, слишком дерзко, но это в последний раз. – Ты прости меня.

– За что?

– За все прости.

– Не поняла.

– Я не буду настаивать на встречах с сыном. Ты права, не надо его тревожить.

Марина отняла руку:

– Что это вдруг? – и покосилась недоверчиво, недобро.

– Я кое-что понял, милая. Хоть у нас по закону родители имеют равные права, мать и отец – это совсем не одно и то же.

Помолчали. В кафе было пусто, только в уголке сидела с ноутбуком девушка-студентка. За окном стемнело, шел снег, кружась и сверкая в огнях фонарей. Заметало, прохожие поднимали воротники, сутулились, и Нейман представил, как Марина сейчас побежит домой, пряча лицо от мороза и ветра.

– Ты отпускаешь нас, Володя? Я правильно поняла?

– Да, милая. Действительно, незачем ворошить прошлое.

Она пожала плечами:

– Какого черта нужно было ехать за сто километров? Ты мог бы сообщить мне о своем решении и по телефону. Или ты ждешь бурных проявлений благодарности? Чтобы я бухнулась перед тобой ниц и целовала твои ботинки?

– Боже сохрани! Просто мне хотелось проститься с тобой. Я ведь так до конца и не осознал, что мы развелись. Мы все решали по телефону и почтой, мне тогда не удалось даже поговорить с тобой. А теперь я смотрю на тебя и понимаю наконец, что свободен.

Марина кривовато улыбнулась.

– Кроме шуток, спасибо тебе, Володя.

– Не за что. Так должно быть.

– Что ж, прощай. – Марина встала.

– Прощай, милая. Знаешь… все эти годы мне снилась только ты…

После первого удара я была ошеломлена, шокирована, как человек, столкнувшийся с чем-то в принципе невозможным. Муж, избивающий жену, – в моем мире это было так же реально, как добрые феи, гномики или говорящие башмачки. Нужно было срочно бежать, что-то делать, чтобы уничтожить этот кошмар…