Клиника жертвы

Почему я, молодая энергичная женщина, веду дом будто из-под палки? Всегда довольствовалась ответом, лежащим на поверхности: потому что муж меня бьет, я его ненавижу, и мне противно за ним ухаживать. Но недавно в голову пришла одна неприятная мысль: а не потому ли, что своим ремеслом я овладевала в институте, а домоводству меня учила мама? Сначала я отогнала эту идею как абсурдную, а потом… В жизни я получила два навыка, один люблю, второй ненавижу. Да, домоводство – скучное и не очень интеллектуальное поприще, с эфемерными результатами труда, но то же самое с небольшой натяжкой можно сказать и о моей профессии. Там результаты тоже не на века. Если бы я одинаково не любила оба занятия, то ясно, что беда во мне. А так…

Неужели мама привила мне стойкое отвращение к домашнему хозяйству? Нет, я ни в коем случае не хочу сказать, будто мое обучение проходило в стиле Ваньки Жукова. Никто не бил меня селедкой по лицу, повторюсь, о физическом наказании в моей семье не было и речи. Меня даже в угол никогда не ставили! В нашей семье вообще не применяли штрафных санкций вроде лишить сладкого или карманных денег. С другой стороны, не было и премий за хорошую учебу или значительную помощь по дому. Все воспитание шло в вербальной форме. И, боже мой, как же я боялась предъявлять маме результаты своего труда! В сто, нет, в тысячу раз больше, чем когда сдавала преподавателям экзамены и рефераты! За реферат я получала только оценку реферата, а от мамы – оценку самой себя. Как я старалась, чтоб не услышать приговор: неряха и лентяйка! И как это отравляло процесс… Я научилась виртуозно мыть посуду, но надраивала кастрюли с горьким чувством самозванки – в глубине души я знала, что ужасная неряха и только притворяюсь аккуратной девочкой.

Не хочется верить, но не отсюда ли растут корни? Или я, тяготясь своей судьбой, просто ищу виноватых?

Глава седьмая

Нейман крутил суши, напевая старый хит Валерия Меладзе. На подоконнике стоял ноутбук с включенным Интернетом, рядом восседал товарищ адмирал, пристально глядя на аппетитные ломтики форели. Время от времени он осторожно протягивал лапку, делая те загребающе-похлопывающие жесты, на которые способны только коты.

– Обернитесь, обернитесь, – фальшиво выводил Владимир Валентинович, – и пройдите сквозь меня красной нитью… Товарищ адмирал, отставить рыбу!

«Ага, сейчас!» – иначе истолковать выражение кошачьей морды было невозможно. Кот коротко мявкнул: немедленно дать мне кусочек! Пасторскую личину он временно отбросил. Рыба – вопрос слишком серьезный, чтобы полагаться на совесть хозяина.

– Ага, сейчас! – сказал Нейман на человеческом языке.

«Обсуждать приказы старших по званию?»

– Ладно, держи…

Нельсон с достоинством обнюхал поданный кусочек и съел его, выдержав театральную паузу. В глазах вновь засветилась мягкая укоризна: надеюсь, ты понимаешь, что я пошел на это только ради тебя?

– Ну ты и фарисей! – восхитился Нейман.