Клинки и крылья

— Не могу поверить, что она правда из этих, — шепнул Ривэн, остановив взгляд на затылке старухи — на растрепавшемся пучке седых волос, который выглядел, точно наспех пришпиленный комок паутины. — Ну, из тех, о ком говорил Зелёная Шляпа. Из бессмертных, тэверли или как их там…

— Она не в своём теле, — ответил Альен, злобно радуясь тому, что Сен-Ти-Йи явно слышит их шушуканье. — Здесь только её сознание — так действует эта магия. Бессмертная вынуждена много лет существовать в этом жалком, сморщенном мешке.

Ривэн тихо ойкнул, зажав себе рот. Но Сен-Ти-Йи даже не пошевелилась в ответ на выпад — лишь водила кончиками пальцев по мокрой гальке, бормоча что-то себе под нос. Мелкие волны по-прежнему набегали на берег, точно волны ленивого, малоподвижного войска, которое слишком уверено в победе. Наверное, именно так Хелт сейчас атакует Дорелию.

О, пусть её самонадеянность и в самом деле окажется глупой — во имя Хаоса и во славу его…

— Не таком уж и жалком, волшебник, — всё-таки отозвалась Сен-Ти-Йи пару минут спустя, поднимаясь. — Лет тридцать-сорок назад это тело было красиво, почти как твоё сейчас. Откуда тебе знать, что ты или твой друг не позарились бы в ту пору на маленькую рабыню?…

Насмешливое мурчание послышалось в её голосе — нотки, знакомые Альену по речам другой Сен-Ти-Йи. Той, что обладала прекрасными струящимися волосами и рожками… Он выстоял, не позволив себя смутить.

— Ну вот ещё… — брезгливо проворчал Ривэн и со вздохом опустил их вещи на песок — видимо, устал держать. Он завернул до локтей рукава рубахи — родной, дорелийского пошива, — так что от прохладного ветра кожа покрылась мурашками. — Кстати, о мешках. Долго мы ещё тут простоим? Или придётся до утра перетаскивать всё это с места на место?

Альен хмыкнул: Ривэн даже теперь может рассуждать деловито не по годам. Практичного супруга найдёт в нём потом какая-нибудь девчонка — лет через десять, когда воришка перебесится и станет степенным мужем…

Если, конечно, у него будут эти десять лет. И если ещё раньше он не превратится в безвольного раба тауриллиан.

— Пока госпожа колдунья не завершит всё, что нужно, отплыть не получится, — сказал он. — Что делать — таков уговор… А что там у тебя, снова еда? — Альен ради интереса приподнял один из мешков и кашлянул, удивившись тяжести. — Ты булыжников туда набросал?…

Ривэн поскрёб в затылке.

— Ну, почти… Я вернулся в ту ночлежку, как мы хотели. Сегодня сбегал… Хозяин никуда не дел агховы статуэтки, продать хотел. Ну, я и…

Стало солоно во рту, и Альен осознал, что уже несколько секунд стоит с больно прикушенной губой. Он забыл о последних работах Бадвагура — позорно забыл, несмотря на их разговор… Вроде бы мелочь, если смотреть широко — но уже давно его не охватывал такой отвратный, до тошноты, стыд.

— Спасибо, что забрал их, — сказал он. — Я…

И тут что-то словно толкнуло его в грудь, в глазах потемнело, и чутьё подсказало: магия. Могучая, древняя магия где-то рядом. Альен инстинктивно выставил мысленную защиту — так резко, что Ривэна отбросило на пару шагов, и он еле устоял на ногах. Потом развернулся к Сен-Ти-Йи, собирая жар силы на кончиках пальцев.

Но старуха всё возилась у кромки воды, словно ничего не случилось. Альен в смятении сглотнул горькую слюну. Берег Гюлеи был пронзительно тих, и звёзды мирно перемигивались в небе — но что-то непоправимо изменилось. Его точно позвали издали — тоскливо, рыдающе, с неизбывной жаждой, — и зов этот длился, и длился, и конца ему не было.

— Альен? — Ривэн подкрался и в кои-то веки позволил себе тронуть его за плечо. — Милорд?… С Вами всё в порядке?

Снова милорд, снова «с Вами»… Погрузившись в странное волнение, Альен сумел только сбросить ладонь Ривэна и промычать что-то невнятное. Напряжение не отпускало, он по-прежнему слышал этот зов.

Через пару мгновений удар повторился, и теперь сердце Альена сбилось с ритма — заколотилось, затянуло надсадной болью, как от перебора с вином или снадобьями…

Что-то огненное, манящее, важное звало его, тянуло к себе — оттуда, с западных берегов, куда вечно рвался Фиенни. Море, серп месяца, мешки с вещами, чумазые скулы Ривэна — всё поплыло перед ним, смешалось в бессвязную кучу. Там, далеко, были белые врата, за которыми гудело пламя древнее всех живущих, древнее фундамента Кинбралана, древнее Долины Отражений, драконов и тауриллиан. Силу и свободу обещал его жар — страшную, нечеловеческую свободу от смерти. Не истина была в нём, но много истин, и вечная игра ими, и вечный перебор карт. Жар предлагал смену масок, и каждая маска легко приживалась, врастая в лицо, а потом так же легко давала себя отбросить. Жар предлагал подчинение или борьбу, предлагал необъятный выбор из тысяч возможностей — игру без правил. Пламя готовилось выбраться из-за белых врат, оно почти лизнуло щёку Альена, он почти протянул к нему руки…

Хаос в его груди бесновался, почуяв наконец свой источник. Порождения открытой им «прорехи» — те, кого Бадвагур называл Саагхеш, — во всём Обетованном замерли, ожидая приказа хозяина.