Клинки и крылья

— Опомнись, что ты делаешь?! — испуганно прошипела она. Из-за кентавра им теперь не миновать наказания, немилости… Но тауриллиан лишь отмахнулась мраморной рукой; широкий рукав взметнулся, подобно чёрному крылу.

— Ничего, Тааль-Шийи… Турий-Тунт у себя в садалаке слишком привык говорить то, что думает. И я, в общем-то, не против. Отвечу на всё. Почему я? Потому что мне захотелось, а Поэт и Цидиус с прочими любезно уступили мне эту возможность. Почему она до сих пор не знает? Вероятно, потому, что только-только добралась до нас, и её многое ждёт впереди. И всё, разумеется, произойдёт исключительно по выбору Тааль. Без её выбора нужная нам магия просто не подействует, и все усилия пропадут напрасно… Поэтому отбрось свои потуги быть героем-защитником, Турий-Тунт. У тебя другая роль.

И потом, точно забыв о них обоих, тауриллиан вновь развернулась к озеру, жестами подзывая к себе лебедей. Те послушно подплыли и, умильно подрагивая хвостами, стали ждать угощения. Бессмертная достала откуда-то ещё один ломоть хлеба — свежий и мягкий, как в доме Фиенни — и, ласково улыбаясь, разломила его над водой. Потом повела в их сторону чёрным глазом, удивлённо приподняла тонкие брови.

— Вы ещё здесь? Эанвалле вон там, кентавр. Или радость совершенно застила тебе глаза, так что ты даже наш Храм не способен разглядеть?…

— Я только хотел спросить, как твоё имя сегодня, — хмуро ответил кентавр. — Чтобы запомнить этот день.

— Запомнить — или припомнить?… — бессмертная хрипло рассмеялась. — Ты сегодня забавный сильнее обычного, звездочёт. Вообще-то я ещё не размышляла об этом, но… Пусть будет, например, Мельпомена. В одном странном мире у меня была знакомая с таким именем. И, знаешь, она даже неплохо ладила со мной, в отличие от тебя.

* * *

Тааль не помнила, как Турий довёл её до Храма, как они вошли, да и внутреннее убранство Эанвалле с того дня не отложилось у неё в памяти. Разум заполонило тёмное, властное присутствие Мельпомены; в ушах всё звучал её отстранённый голос, будто скорбящий обо всех живущих, а дышать было тяжело — точно шею стянула удавка чёрной косы.

— Сейчас будет легче, — твердил кентавр, ведя её через золотое сияние по каким-то ступеням. Одна из множества разномастных дверей открывалась в лабиринт коридоров — каменных, деревянных, беломраморных или таких же золотых, как стены снаружи. Лишь потолок оставался одинаковым — высоким, со сходящимися полукруглыми сводами. Внутри Эанвалле, казалось, был больше, чем снаружи: после домика Даны и Вирапи Тааль уже вполне могла в это поверить.

— Мне лучше, — пробормотала она, когда звон чеканных слов о смерти начал смолкать, а здравые мысли о цели — возвращаться. Только теперь Тааль расслышала, что цоканье копыт Турия (пожалуй, впервые за всё время их знакомства) потеряло свою равномерность, а сам он едва ли не бледнее бессмертной.

Кентавр вздохнул.

— Слава Порядку… Постарайся не думать о ней, Тааль-Шийи — хотя бы пока. Вспомни, кто ты есть. Вспомни, что ты свободна.

Тааль горько улыбнулась, качнув головой в ответ. О какой свободе может идти речь, когда обмен парой фраз с кем бы то ни было способен сотворить с ней такое?…

Это ведь нечто более страшное и могущественное, чем любая магия — даже та, что подарила ей новое тело. Это исконная сила, которая дана самой жизнью: тауриллиан могут управлять другими, как майтэ могут петь, боуги — сбивать волшебное масло и прятать клады, а Двуликие — менять звериный облик на человеческий. Так вот с чем она столкнулась, вот каково это вплотную, воочию, вне чужих пересказов… И как бороться с этим, если ты мгновенно теряешь себя, если твой же разум тебе не служит?…

В гнездовье нечто похожее рассказывали о полётах в сильную бурю — в бурю без шуток, когда ветер готов ободрать с тебя перья и переломать кости, но не пустить куда нужно. Рассказов, однако, было немного, ибо большинство майтэ и гибло именно так: уже не возвращались в гнездо из таких полётов.

— Нет, свободна, — настойчиво повторил Турий, видимо угадав её мысли. — Ты — в себе, Тааль-Шийи. Твоя душа. Твоя воля. Всё, что ты знаешь, умеешь, любишь… Оно твоё, и только. Храни это, в том числе рядом с тауриллиан — и тогда они не сумеют поработить тебя.

Они проходили по очередному широкому коридору, по обеим сторонам которого тянулись распахнутые двери. Из-за одной доносилась печальная струнная музыка и одуряюще тянуло жасмином (Тааль вспомнила о Фиенни). За другой на разные голоса верещали птицы; мельком заглянув туда, Тааль увидела огромный зал, сверху донизу наполненный клетками на золотых и серебряных шестах. За следующей дверью раскинулся гигантский бассейн, окружённый фонтанчиками; несколько русалок подплыли к его борту и с любопытством провожали глазами Тааль и Турия. Стены зала усыпали ракушки разных форм и размеров — таким плотным узором, что сами стены скрывались под ними полностью.