Клинок без ржавчины

— Кому пашешь? — строго спросила Анука.

— Дата Канчашвили.

— Да-а! Хорошего батрака нашел себе Дата.

— А что мне делать, тетя Анука? — пожаловался тракторист. — Начальство приказало.

— А где твоя совесть? Потерял? И не стыдно тебе!

Как вор в темноте копошишься, свет потушил, от людей прячешься. А ну, говори, кто тебя сюда послал?

Парень замялся, помолчал, но утаить правду от Ануки Надибаидзе не решился.

— Лекашвили приказал.

— Гоча? Зять Манучара?

— Да, — шумно вздохнул парень.

Анука не раз слышала о том, что заместитель директора МТС Гоча Лекашвили, пользуясь служебным положением, посылает трактористов обрабатывать приусадебные участки своих многочисленных родичей.

Анука попрощалась с трактористом в самом хорошем настроении. Еще бы! Зять Манучара попался с поличным. Хороши они оба: один гостей ворует у соседей, другой государство обманывает. Ничего, выведу вас на чистую воду!

Анука взмахнула хворостиной, и старая лошаденка, недовольно фыркнув, затрусила нешибкой рысью по заросшей бурьяном дороге. В двуколке задребезжали бидоны. У Соколиного оврага дорогу перебежал шакал. Лошадь шарахнулась в сторону, Анука едва удержалась на сиденье и очень больно ушибла колено.

«Вот и наказание за мои грешные мысли, — усмехнулась Анука. — Конечно, жулика надо наказать. Тут спора нет. Но не от меня это должно исходить… Люди сейчас моей правде не поверят, скажут: наговаривает Анука, обиделась на семью Манучара, вот и мстит».

Анука решила молчать. Она и дома ничего не сказала — ни мужу, ни сыновьям. Но не зря говорят: волк ли тебя задерет либо похожая на волка собака — все одно.

Так оно и вышло.

Другие люди, без помощи поварихи, вскоре уличили Гочу Лекашвили в нечестных делах. И все же не убереглась Анука от неприятностей. Кто-то шепнул на ухо жене Манучара: «Это она, ваша соседка… Напугала бедного Алексия, и он все выболтал».

Магдана не стала разбираться, что и как, только всплеснула руками и заголосила на всю деревню:

— Доносчица проклятая! Чтоб тебе света божьего не видеть!

— Успокойся, мама, разве так можно, — умоляла Гогола.

— Ты не учи меня! — обрушилась на нее Магдана. — Знаю, что у тебя на уме. Запомни: увижу тебя с Леваном — из дому выгоню! Не пожалею.

Гогола ничего не сказала. Девушке хотелось верить, что мать немного погорячится, поворчит и все забудет. Но вечером, когда Гогола собралась на репетицию в драмкружок, Магдана вдруг преградила дочери дорогу и сорвала с нее платок.

— Не пущу!

— Что ты, мама, я же подведу товарищей, завтра спектакль.

— С Леваном играть в одной пьесе не будешь! Слышала?

Что ж, слово матери в семье Угрехелидзе — закон.

За всю зиму девушка всего несколько раз виделась с Леваном, да и то на людях. И после каждой такой встречи Гоголе все труднее было покоряться воле матери.

А Леван совсем потерял покой. Не зная, что произошло в семье Угрехелидзе, он уверял себя, будто Гогола только играла с ним и потому так легко забыла о его существовании. Даже перестала ходить в те места, где они обычно встречались.

Было от чего прийти в отчаяние.

В середине июня Леван поехал в Тбилиси на совещание молодых передовиков сельского хозяйства. В вагоне было душно, ночной кахетинский поезд медленно, с одышкой взбирался на Бадиаурское плоскогорье, в открытое окно степная непроглядная ночь швыряла больших зеленых стрекоз, они грузно шлепались на столик, на постель, и Леван, несмотря на духоту, решил закрыть окно.

— Стрекоз испугался! — сказал кто-то за его спиной.

Леван обернулся и увидел смеющуюся Гоголу. Она стояла между опущенными полками и обмахивала лицо смятым влажным платочком.

— Гогола! Ты что здесь делаешь?

— Ищу тебя по всем вагонам, — сразу призналась девушка.

— А может, не меня? — хмуро спросил Леван.

Нет, не это он хотел сказать. Но горькая обида опередила радость, и вот с языка сорвались слова, которых уже не вернешь.

— Может быть, — неожиданно подтвердила Гогола.

«Только бы не расплакаться сейчас! Какой он жестокий!» — подумала она, до боли прикусив губу.

— Садись… Чем тебя угостить? Холодного лимонада хочешь? — окончательно смутившись, предложил Леван.

— Спасибо, не хочу. Спокойной ночи, Леван! — сказала Гогола и быстро пошла по длинному, слабо освещенному коридору.

Леван бросился за ней.

— Прости меня, Гогола. Я камень неотесанный…

Левану еще многое надо было сказать, но в тамбур из соседнего вагона шумной гурьбой ввалились подвыпившие парни с гармоникой и доли.

— Я пойду, — сказала Гогола. — Если хочешь… приходи завтра пораньше на совещание.

— А ты там будешь?

— А как же. Кто же моих бедных буйволов защищать будет? — отшутилась Гогола и, слегка коснувшись горячими пальцами его руки, ушла в свой вагон.

6

Совещание закончилось вечером того же дня, и ширакские комсомольцы ночным поездом уехали домой. Леван и Гогола остались в Тбилиси. Еще два дня провели они в этом большом городе, где Гоголу никто не знал, кроме старенькой тети, у которой она остановилась, и нечего было опасаться, что кто-нибудь скажет Магдане: «Твою дочь видели с Леваном Надибаидзе».