Мгновение, и отпрянул обратно, вскочив на диван.
А теперь и я улыбался.
По всему дворцу грохотало. Грохотало и снаружи. Единственное функционирующее ухо различало клокочущие титанические звуки от высокоранговых способностей, рокочущий гром тяжелых пулеметов, почти везде в какой-то мере изящный стрёкот винтовок и карабинов.
Тори тоже не растерялся – мгновение и он давил: левой рукой закидывал носатого шипами, те аж брызгали золотом и зеленью, а с правой стрелял из пистолета.
Двигался и действовал быстро.
Одноглазый лейтенант Тонкогуб потянулся за рукоятью и начал вытаскивать оружие.
Он захотел фехтовать с легитом?
Я на такое не поведусь. Он же не тупостью эту форму заслужил, верно? Значит полна задница фокусов. Мы такое проходили.
Встав в стойку, вжал глиф-формулу активатора у гарды – способность двухцветного меча ожила. Я сделал движение клинком в сторону Одноглазого: налившаяся красная капля преобразовалась в дугу и с низким гудением сорвалась с острия. Она отсекла лейтенанту кисть, хлынула кровь.
Это я немного промазал.
Он вскрикнул, сжался, вытянул вперед руку. Должно быть собирался выпустить боевую
Подскочил, оказался возле него на близкой дистанции, о чем тут же пожалел: получил от лейтенанта подарочный тычок в живот.
Проглядел и не рассчитал.
В половину силы, без замаха, и от такого удара у меня будто все внутренности перекрутило.
Способность на силу?
Это не первый человек, которого я убил.
И даже не десятый.
Авалонские храмы войны для детишек имели странные программы обучения.
Тори на мгновение замер возле своего упавшего противника. Наклонился, вдавил пистолет ему в глаз, выстрелил. Потом выпрямился и указал на “моего” мертвеца.
– Это Арди, он – пятый.
Стрельба снаружи не затихала, но я рад тому, что у Тори был вкус к бесполезным разговорам. Как же дальше дело делать, если особо умные комментарии гибнут в башке?
– Что? – закашлялся, пытаясь промассировать ноющие мышцы пресса.
Оставалось надеяться, что Тонкогуб по имени Арди не повредил органы.
– Говорю у него пятый ранг.
Я поднял бровь:
– И похвалить хочешь? Хвали. Я такое люблю. Ценю.
– Хвалю. Что у него было?
– Кожа, скорей всего “Вол” и ударное что-то. Из того что показал. Больше не успел. Бездарь. Совсем бестолковый, – я показал на дверь.
Тори кивнул и перезарядил магазин.
Подошли ближе.
– Открывай, – приказал ему.
И он открыл.
– Хер Морка…
То, что увидел в кабинете обрадовать,
В кабинете был бой. А можно это боем вообще назвать?
Так понимаю они обменялись одной тяжеловесной способностью усилка.
И всё.
Собственно, в результате, тот кого принимал Император, лежал по одну сторону здоровенного стола, ближе к нам. Тёмная фигура, испепеленная и искривленная, еще испускала отвратный дым – с вонью чернушного шашлыка.
Сам Император сидел на стуле, с другой стороны.
– Здравствуй, сын.
– Приветствую, отец, – мой голос дрогнул.
Его некогда могучая фигура, облаченная в красно-золотые одежды, обратилась в конструкт из плоти и праха.
Рука, с каждой секундой все больше рассыпалась, судя по всему и двинуть ей он уже не мог. Часть грудины, часть шеи – где пыльные прожилки, где плёнка, которая разлеталась от дыхания. Глаза уже не было; части височной кости тоже. Я увидел то, что у него внутри головы и мне стало очень страшно. Сжал себя в
Какие повреждения внизу и представить страшно.
Остались ли у него ноги? Почему я все равно об этом думаю? Это уже неважно. Такое кровь
Он не жилец.
Горько, обидно, больно.
В уме заработали часы, отсчитывающие секунды до того момента как каждый захочет получить ВСЕ силой. Со мной же столько интересного можно сделать: назначить в марионетки, подстроить несчастный случай, пытать, сдать в бездну мародерам, промыть мозги магией разума, разобрать на сувениры.
Облизал пересохшие губы.
– Дрянь, – прошептал.
Я оказался посередке полностью проигранной партии, когда батю-короля-Императора уже повалили какие-то вражеские кони-фракции; а я вообще не понимаю, что происходит и ненавижу шахматы.
– Дрянь, – повторил.
Отец ухмыльнулся и три его верхних зуба рассыпались.
– Вижу ты понимаешь. У нас есть минут пять.
Я очень мягок в выражениях, потому что пытаюсь побороть панику, которая дробит медитативные практики копытами ужаса: