Клинок инквизиции

Мощный удар сотряс окно, вынес мелкий переплет. Фонтаном ударили в комнату осколки стекла, разлетелись по полу, осыпали кровать. Корина подскочила, взвизгнула, вжалась в угол кровати, загораживаясь руками от огромного черного силуэта, который неумолимо приближался к ней. На сгустке мрака желтыми звездами горели глаза. Существо легко подхватило девушку и выпрыгнуло в окно.

Наверное, Господь не услышал молитву о защите…

Сенкевич

– Если твоя тварь еще раз, чтоб она сдохла, залезет мне в постель, так и знай: я ее придавлю! – рычал демонолог.

– Брунхильда хорошая, она просто погреться хотела! – защищался Аарон.

– Не тронь мальчишку, белый! – насмешливый грудной голос Розы.

– И тебя б заодно придавить не вредно, чтоб ты сдохла!

– А меня за что? Я к тебе в постель не лезу, и не мечтай даже.

– Еще не хватало! – злобно сплюнул Клаус.

Не отрывая взгляда от книги, Сенкевич усмехнулся. Его команда, как всегда в свободное время, упоенно переругивалась. Задорная злобность альбиноса даже забавляла: Клаус был социопатом, мизантропом, интровертом, а заодно ярым женоненавистником. Привык к одиночеству, а тут в доме куча народу, да среди них еще и красивая цыганка. Розу демонолог сразу невзлюбил, она не оставалась в долгу, платила насмешками и издевками. Однако не дело, когда в команде такой разлад. Сенкевич все же решил вмешаться и миролюбиво заметил:

– Клаус, нельзя так разговаривать с дамами.

– Ненавижу баб, чтоб они сдохли.

– Я понял. Ты вообще ненавидишь людей.

– Бабы не люди, – фыркнул альбинос.

– Оставь его, красивый, пусть бесится, – плеча коснулась легкая рука. – Что тебя заботит? Грустно тебе? Вижу, болит что-то…

У Розы была удивительная способность тонко улавливать настроение Сенкевича. Иногда казалось, цыганка умеет читать его мысли. Она всегда оказывалась рядом, когда ему было плохо, находила нужные слова – простые, теплые, ласковые.

Сенкевич взял ее за руку:

– Так, ерунда, кости ломит – видно, старый стал. Посиди со мной.

Сегодня утром он проснулся от странного ощущения: знобило, болели руки и ноги, а во рту поселился неприятный металлический привкус. Облизав пересохшие растрескавшиеся губы, Сенкевич почувствовал на них кровь.

Роза опустилась на лавку рядом с ним:

– Ничего, красивый, все хорошо будет.

– Может, карты раскинешь?

– Ты – мой табор теперь, на тебя нельзя. Но я и так скажу: все получится, красивый. – Цыганка ласково погладила его пальцы, заглянула в глаза. – Ты сильный, ты все сможешь. А потом ты уйдешь…

Опустила взгляд. На красивом лице – грустная улыбка.

– Куда же, Роза? Мы ведь решили, что уйдем вместе.

– Того я не вижу. Но так всегда бывает в жизни: самые дорогие непременно уходят…

Ощутив непривычные жалость и нежность, Сенкевич осторожно коснулся пальцами ее щеки:

– Не расстраивайся, Роза. Если и расстанемся, то не скоро. Еще успею тебе надоесть…

Она порывисто схватила его за руки:

– Не говори так! Ты мне никогда не надоешь!

Сенкевич рассмеялся и обнял ее, погладил по плечу. Роза обхватила его за шею, на мгновение тесно прижалась. От нее пахло розовым маслом и, как всегда, – еле ощутимо – травой и костром. Сенкевич ощущал через рубаху упругость ничем не стесненной груди. Выпускать девушку из объятий не хотелось, но он сделал над собой усилие, ласково отстранил ее:

– Ступай, моя хорошая. Мне нужно поработать.

Роза вздохнула, поднялась с лавки. Сенкевич проводил взглядом ее гибкую фигуру и снова задумался.

* * *

– Катрин Генот, жена горшечника. Порча, гадания, темные ритуалы.

– Сила есть или так, балуется?

– Кто знает. – Плюгавый человек в драном одеянии почесал лысеющую макушку. – Соседи ее боятся, говорят, одним взглядом может смертельную болезнь навести.

– Хорошо. – Сенкевич обмакнул перо в чернильницу, заскреб по пергаменту. – Побеседовать. Ничего определенного не говорить, не обещать, так, осторожно для начала… Кто еще?

– Франц Бюирман, торговец тканями. Астрология, алхимия, вызов бесов.

– Человеческие жертвоприношения?

– Слухи ходят, у нищих младенчика покупал.

– Побеседовать. – Сенкевич брезгливо поморщился, но добавил Бюирмана в список будущих подданных.

Средневековье – дети не считаны, бабы рожают без конца. Выживает хорошо если половина: болезни, голод, нищета, эпидемии. Даже оставшихся не все родители могут прокормить. Детская жизнь не стоит ни черта, да и вообще – жизнь. Потому ребенка для жертвоприношения легко купить у бедняков. Иная мать лишь вздохнет с облегчением, искать младенца никто не станет.

Тем не менее, Сенкевич не намерен был прощать подчиненным убийство детей. Главное, для чего? Обычному бесу и птицы будет достаточно, а если вызывать кого посерьезнее – можно взрослого человека в жертву принести. Кровь есть кровь.

– Кто-нибудь еще есть на примете?

– Да нет. Пока не нашли больше толковых. Все травники да повитухи.