Начало их ознаменовалось возвращением Елизаветы. Она, не сказав ни слова, протянула мне белый конверт. Признаюсь, в тот момент я подумал о том, что произошло с моим сыном. И сердце оборвалось от ужаса. Однако же действительность оказалась куда страшнее вымысла. Мой Мишенька писал, что зря не слушал меня, что брак его с самого начала, с нелепого этого побега, причинившего мне столько боли, был ошибкой. Что весьма скоро он осознал, сколь далеки они с Елизаветой друг от друга, и начал тяготиться ею. Будучи человеком благородным, он пытался смириться с действительностью. Он нашел себе место уездного доктора, открыл практику, зажил, но смятенная душа требовала действий. Не по нутру ей было тихое существование. Елизавета, будучи привычна к такой жизни, пыталась удержать мужа от того, что считала глупым и вредным, но влияния ее не хватило. Напротив, дух противоречия заставлял Мишеньку действовать наперекор советам жены.
Он начал пить. А после пристрастился к опиуму.
Я бы не поверил, когда б не он сам писал это, а Мишенькина рука была мне прекрасно знакома. Он падал глубже и глубже, пока не оказался на самом дне, едва не утянув туда Елизавету. Он лишился работы и дома, денег, став одним из сонма презираемых бродяг. И лишь Елизавета своим трудом – а она бралась за любую работу, которая не была противна ее чести – поддерживала в нем жизнь. И страсть к опиуму.
Мишенька писал, что однажды едва не умер, и событие это стало переломным в его жизни. Он вдруг увидел себя со стороны, гниющего заживо, ничтожного, растратившего жизнь на страсти. И услышал, как некто великий говорит, что есть у Мишеньки лишь один шанс. И он, очнувшись от сна, подобного смерти, твердо решил этим шансом воспользоваться. Мой сын обратился не к докторам, каковые ничего не могли поделать с его зависимостью, но в монастырь. Он стал послушником и обрел долгожданный покой. Смешно, я готовил эту судьбу для нелюбимой падчерицы, а избрал сей путь единственный мой сын. В письме он просил прощения и еще – позаботиться о Елизавете, которой этот побег обошелся дорого. И я, глядя в черные, мертвые глаза ее, вновь видел Анастасию.
Но мог ли я прогнать эту женщину?