Клинок Минотавра

Что заставило его выйти… на него ведь покушались, он был совершенно в том уверен и, как любой здравомыслящий человек, умирать не желал. А следовательно, стал бы избегать ночных прогулок… причина была.

И веская.

Остановившись на вершине холма, Натан Степаныч задумался… позвали? Нет, никого-то не было в деревне, на чей зов князь откликнулся бы немедля. Значит… пошел незваным? Не дождался отклика от старого друга и решил действовать самостоятельно? И за обитателями поместья если не следил, то приглядывал. А когда кто-то из родных покинул дом на ночь глядя, князь последовал за ним…

Естественный шаг. Логичный.

И ставший смертельным.

Вершину холма Натан Степаныч осматривал весьма тщательно, и удача ему улыбнулась. Не было оброненных пуговиц или серег, или же иных, несомненных свидетельств вины, но был полустертый след, сохранившийся не иначе чудом.

Интересно.

Аня научилась считать время.

Она не была уверена, что считает правильно, отмеряя дни по его приходам. Но другого способа у нее не было. Слишком все одинаковое в этом подвале.

Медленное.

День ко дню.

И белизна кафеля, в котором Аня изучила каждую треклятую трещину. Она нашла черные глазки камер, и теперь старалась сесть так, чтобы не попасть в поле их зрения. К лестнице тоже не подходила, памятуя урок.

Минотавр больше не заговаривал.

Он приходил, приносил еду… и ведро убирал… а сегодня притащил пятилитровую канистру воды и мочалку, брусок детского мыла, шампунь. Бросил, велев:

– Помойся. От тебя воняет уже.

Аня не стала спорить. Кожа ее, обласканная солярием, привыкшая к ежедневным прогулкам, стала в заключении бледной, дряблой и какой-то скользкой. Волосы лоснились… они сбились бы, но Минотавр подарил гребень, и Аня расчесывала косу, радуясь, что есть хотя бы такое развлечение.

Она медленно сходила с ума.

– Ты… останешься?

Мыло. И шампунь, простой, «Березовый», но пахнущий почему-то лилиями. Отдушка дешевая, однако сейчас шампунь кажется Ане самой большой драгоценностью в бело-кафельном ее мирке.

– Останусь. Стесняешься?

Показалось, спросил он с издевкой.

– Тебя? Нет. Все равно ведь…

Она махнула на камеры, скрытые в обманчивой белизне, и поспешно стянула платье, вернее, не платье, а грязную тряпку.

Белья он не оставил.

Смотрит. Он не столь уж ужасен, как показалось Ане в первый день. И ничего-то с ней не делает, держит просто, точно диковинного зверька. И пускай, ведь пока держит, пока приходит, кормит, – не убьет… жаль, что не разговаривает.

Соблазнить?

Сейчас, когда она голая… волосы свернуть жгутом, а жгут уложить на голове.

– Почему? Их тоже надо вымыть, – раздраженно сказал Минотавр.

– Вымою. Позже. Если намочить сразу, то прилипнут, и я ничего не буду видеть.

Кажется, объяснение его устроило. Он сидел, скрестив ноги, и смотрел, как она мочит губку, трет кожу, намыливается… и осторожно пену смывает.

– Мою прапрабабку звали Елизаветой, – неожиданно произнес он. – Она была княжной.

– Да?

Удивление легко сыграть, тем паче, что Аня действительно удивлена…

…А полотенца он не принес. В подвале же прохладно, нет, Аня привыкла к температуре его, но сейчас, после импровизированного душа, ее слегка знобило.

– Ты… поможешь? – она встала на колени. – Я одна с волосами не управлюсь… полей, пожалуйста.

Показалось, оттолкнет, но нет, взялся за канистру, накренил так, чтобы вода текла тонкой струйкой.

– Расскажи о ней.

– О прапрабабке?

– Да, – Аня набрала полную горсть шампуня. Намыливала волосы аккуратно, медленно. И он, нежданный ее помощник, не торопил.

И соблазняться не спешил.

– Говорят, она была сумасшедшей, – он отставил канистру. – Она убила собственного отца, а потом стравила кузенов, которые претендовали на наследство. Оставшись одна, Елизавета заперлась в доме… она пряталась там несколько лет… выгнала всю прислугу, жила одна… и родила ребенка.

– От кого?

– Кто знает? – он коснулся плеча, и Аня замерла.

Сейчас?

Сердце застучало быстро-быстро.

– Не бойся меня, – попросил Минотавр. – Я убью тебя небольно…