Клинок ночи

Мадам удерживала стражей поднятой рукой, Такако молила ее остановить это, но она не действовала. Последний удар приподнял тело Рю над полом. Акио устал. Он развернулся и посмотрел на Такако.

— Это меньшее, что будет с любым мужчиной, с которым я тебя увижу, даже если ты просто училась с ним чайной церемонии. Это ясно?

Такако смогла только кивнуть. Акио махнул стражам забрать ее с ними, она успела взглянуть на Рю. Его лицо было целым, и он смотрел на нее с той же маской, что и всегда. Такако могла поклясться, что он был в порядке. А потом ее унесли. Ей показалось на миг, что она видела, как он улыбался. Ее бросили в телегу, а она все еще пыталась понять, кем был Рю.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Морико проснулась в смятении. Она была мертва. Но смерть должна была… ощущаться иначе. Она проснулась, но это было неправильно. Ее разум был пустым пару вдохов, а потом воспоминание взорвалось в ней. Она вспомнила бой с настоятелем, и как ее отстегали у стены монастыря. Но она не могла забыть меч в своем животе. Она все еще видела, как кровь капала с кончика клинка.

Боль пронзила ее следом за воспоминанием. Она лежала на животе, голову поддерживали умно сложенные подушки и одеяла. Не двигаясь, она ощущала, как болела спина. Она попыталась пошевелиться, и боль пронзила спину так, что зрение потемнело. Она подавила крик. Казалось, все синяки были связаны, и движение заставляло их всех загораться. Если настоятель сделал это намеренно, он хорошо постарался.

Морико переживала из-за раны от меча, но не могла заставить себя отыскать ее. Если она была жива сейчас, она будет жива, когда можно уже будет пошевелить рукой и найти. Не было спешки.

Она уловила тихое движение. Ее голова прояснялась, чувство вернулось к ней. Она была в монастыре, что не удивляло, и, похоже, в своей кровати. Она услышала голос Томоцу, и этот звук был самой сладкой музыкой. Он все-таки приглядывал за ней. Может, в мире было что-то хорошее.

— Как ты себя чувствуешь?

Морико осторожно подвигала челюстью и решила, что можно было говорить.

— Ужасно.

— Не удивительно, — в голосе Томоцу не было сочувствия, ее сердце сжалось. — Удивлен, что настоятель дал тебе жить. Я думал, он убьет тебя.

— И я. Я видела меч. Почему я не мертва.

— Настоятель — один из лучших воинов в регионе, стоило такое помнить, прежде чем устраивать бунт. Он смог направить клинок безопасно, не задел органы. Поразительный удар.

Надежда рухнула на землю. Ее надежда на сочувствие и поддержку разбилась об похвалу навыков настоятеля, бьющего скованную девушку. Томоцу было все равно. Ему приказали присмотреть за ней. Она была одна. Морико ругалась мысленно, желала смерти или хотя бы тишины леса. Она решила в тот миг, что ей надоели люди.

Если Томоцу не ощутил этого, он хотя бы понял, что она не хотела с ним говорить. Он отошел от ее кровати.

— Я дам тебе отдохнуть. Настоятель захочет увидеть тебя, когда ты станешь сильнее.

Морико заплакала, подушки вокруг ее лица впитывали слезы. В этой жизни ничего для нее не осталось.

* * *

Выздоровление Морико было мучительным и медленным. Хотя ее тело изо всех сил старалось сшить все порезы, каждое небольшое движение вскрывало новую корку. Было почти полнолуние, когда Морико смогла сесть в постели и попытаться ходить без боли. Это было небольшое достижение, но возможность снова двигаться стала для Морико невероятным облегчением. Она больше боялась паралича и потери способности двигаться, чем смерти.

Томоцу ясно дал понять, что ей нельзя было покидать свою комнату. Он сказал ей, что настоятель хотел, чтобы она исцелилась, потом ей снова разрешат бродить по территории монастыря. Морико приняла приказы без комментариев. Все равно она была слишком слаба, чтобы делать что-нибудь полезное, поэтому приказ был ей по душе.

Морико проводила много часов бодрствования, думая о деревьях. Она представляла, как они шепчутся на ветру, а тень и солнце рисуют изысканные узоры на ее коже. В лесу было что-то естественное, первобытное. Жизнь там имела гораздо больше смысла, чем в монастыре, отрезанном от всей природы, кроме неба.

По крайней мере, у нее было достаточно времени, чтобы подумать о том, что произошло. Преступления, которые она совершила, по их монашескому кодексу карались смертной казнью. Хотя это и не было обязательным наказанием, по общему мнению, преступление такого масштаба почти всегда приводило к смерти. Морико пыталась понять, почему ее не убили. Ее разум смог придумать только две неприятные возможности: либо она исцелялась, чтобы снова подвергнуться пыткам, либо настоятель чувствовал, что ее можно было реабилитировать.