Клинок Ворона

Нелюди вернулись незадолго до рассвета, долго перешептывались, стараясь поставить на место вынесенную с мясом дверь и, в итоге, ничего не добившись, улеглись спать.

А я все думала: о том, что через пару часов мне предстоит беседа с командором, после которой я могу отправиться прямо на костер; о том, как переживает мама, думая, что меня уже нет в живых; о том, что даже если я найду способ вырваться из этого мира, то буду четко знать — оборотень, спасший мою жизнь, умрет ровно за один день до своего тридцатилетия, и с этим ничего не поделаешь.

Думала, думала, думала, пока не поняла — еще чуть-чуть и моя голова лопнет, как переспелая тыква. Тогда я строго погрозила себе пальцем и процитировала папины слова о том, что проблемы нужно решать по мере их поступления. А какой вопрос первый на повестке дня? Правильно — командор и иже с ним. А врага — что? Снова правильно — следует знать в лицо. Зря я, что ли, таскаю в рюкзака этот Кодекс? Он, между прочим, тяжелый, как четыре тома словаря Даля вместе взятые.

Отринув возражения собственного организма, я решительно достала злополучный фолиант и уселась возле камина, используя колени на манер пюпитра.

Книга была толстой и ветхой — страницы норовили сломаться под руками. Витиеватый шрифт и необычное начертание букв сбивали с толку. Через первые три абзаца я продиралась, как лось сквозь терновник. Потом пошло легче — глаза привыкли разбирать при скудном и неровном освещении завитушки и загогулины, которыми неизвестный писарь ухитрился снабдить каждую литеру. Иногда приходилось прерываться, чтобы повторить про себя прочитанное и постараться запомнить по возможности дословно.

Осилив первые несколько страниц, я сделала вывод: сабиры были ненормальной нацией. Вся их жизнь от рождения и до смерти состояла из одних только правил. Сабир обязан жениться и зачать ребенка не позднее, чем ему исполнится двадцать шесть. Сабир не может лгать. Он должен спать головой на юг и владеть тремя любыми видами оружия на выбор. «Должен, обязан, полагается» — эти слова повторялись через строчку. За малейшее отступление от законов грозило суровое наказание — вплоть до казни. Например, за разжигание конфликтов внутри рода с виновного снимали кожу, а за преднамеренное убийство закапывали живьем в землю. Покушение на чужую собственность каралось усекновением сначала рук, а затем и головы, а за ложь в любых ее проявлениях заливали в горло раскаленное серебро. Дойдя до этого пункта, я испуганно икнула и рефлекторно потрогала собственную шею — после всего того вранья, что я успела выдать на-гора, мне полагалась тройная норма благородного металла.

Остальная часть фолианта посвящалась законам для обычных людей, а также правилам для нелюди, которая «крови чужой и место ее рядом с животными, от коих она умом не отличается».

Пролистав книгу в третий раз подряд, я выработала строгую линию поведения, которой предстояло придерживаться все время, пока я нахожусь в замке. Она предполагала столько вранья, что знай об этом составитель Кодекса, он придумал бы отдельную статью с самым страшным наказанием.

Отложив фолиант в сторону, я забралась на лежанку и почти мгновенно отключилась. Кто мог подумать, что подробное описание казней так убаюкает? В этот раз местный Морфей сжалился надо мной — ни одно, даже самое простенькое, сновидении не решилось меня потревожить.

* * *

— Не помню.

— Ваше родовое имя?

— Не помню.

— Как вы очутились на пустошах Волчьего края?

— Не помню.

Игра в пинг-понг продолжалась уже больше четырех часов. Командор делал подачу — я отбивала. Иногда варианты моих ответов перемежались редкими «да» и «нет».

— При вас был перстень с гербом?

— Совершенно верно.

— Где он?

— Потерялся.

— Каким образом?

— Не помню.

Железной хваткой вцепившись в эту фразу и прикрываясь ей, словно пехотинец щитом, я сидела в роскошно обставленном кабинете командора и мечтала о несбыточном. Например, о том, как хорошо было бы сейчас оказаться в башне, слопать бутерброд и завалиться спать, а не долдонить эти два слова с настойчивостью попугая-маразматика.

— Откуда у вас меч? — командор оставался спокоен, как удав — казалось, его абсолютно не раздражают мои ответы. Лишь время от времени он начинал постукивать пальцами по темной крышке стола, отбивая какой-то ритм.

Больше всего это напоминало допрос. Только вместо сырых застенков и крыс здесь были шелка и бархат, а вместо бьющего в глаза света — витые канделябры на столах. Только суть от этого не сильно менялась. Командор спрашивал — я отвечала.

— Он был при мне, когда я очнулась.

— С этим оружием у вас связаны какие-либо воспоминания?

— Нет.

Язык присох к нёбу, а горло драло, словно наждаком. В кабинете не предполагалось наличие графинов с водой и тому подобных прелестей цивилизации — еще один пункт в длиннющем списке причин, по которым мне не стоило приходить в замок. «Раньше надо было думать», — ворчливо отозвался внутренний голос и умолк.