Клиповое сознание

Сейчас говорят о кризисе капитализма, о том, что это последний кризис. Но, во-первых, так не все говорят. Так говорят идеологи, ибо капитализм и социализм — идеологические понятия. Они были заданы утопистами Мором, Сен-Симоном. Во-вторых, эти понятия упрощают мир, позволяя обыденному сознанию понять его и в нем сориентироваться. Капитализм предполагает свободные рыночные отношения даже в монополистических условиях. Их результатом является неконтролируемое повышение цен, фиксируемое агентами экономического процесса. Сознание, наблюдающее за миром, реагирует на болезненный разрыв между бедными и богатыми. Все идеологи хотели счастья для народа, никто не хотел сделать людей несчастными. Однажды они поняли, что капитализм плох. Почему? Первая причина заключается в том, что при такой социальной системе есть некоторая изнанка, социальный зазор, в котором происходят не контролируемые сознанием человека события. То есть у человека за спиной всегда что-то происходит, что он не видит. Он видит только повышение цен, рост безработицы и прочие вторичные вещи. То есть капитализм делается за пределами зон, контролируемых сознанием. И поместить эти зоны в сознание нельзя, равно как нельзя в них привнести сознание. Почему? Потому что оно уже заполнено сознательными продуктами, на которых реализуется жизнь капитала. У нас нет еще одного сознания, которое бы следило за капитализированным сознанием. Если мы не можем его отследить и не можем задать его форму, значит, нужно все эти зазоры уничтожить, подвергнуть негации. Что для этого нужно? Ввести, например, государственное планирование.

Эту идею придумали утописты. Советская система — это просто практическая реализация этих идей. Это тоже схема упрощения, но другая. Она упрощает ментальное тело всевидящего ока. Например, мы полагаем, что это тело локализовано в знании того, кто действует. Но тогда нам не нужны деньги, зачем нам этот непрозрачный посредник, этот лукавый всеобщий эквивалент?

Спекулятивный капитал

Деньги возникли давно, до капитализма. Но даже ростовщик нуждался в труде, при котором его деньги делали деньги. Хорошо капиталу тогда, когда деньги делают деньги, не нуждаясь в труде, в том, чтобы кто-то повез товар на рынок, чтобы его продать, и там его ждал покупатель. В этом случае капитал является и субстанцией, и субъектом. Труд ограничивает его субъектность. Между трудом и капиталом возникает напряжение, война. И тогда капитал объявляет себя означающим, которое не имеет никакого отношения к означаемому. К труду. Труд начинает мыслиться в качестве того, что имеет свою собственную историю, которая никак не пересекается с историей капитала. Капитал начинает противостоять самому себе, только как уже удвоенному капиталу, то есть капиталу, локализованному в воспринимающем его сознании или, что то же самое, виртуальному капиталу. Так сытому начинает противостоять уже не голодный, а пресыщенный. Труду же может противостоять только удвоение труда, вызванное присутствием безработного. Отсутствие безработного ведет труд к социализму. Но отсутствие капитала не ведет труд к счастью. Люди как были несчастны, так и остались. А в чем дело? Ведь все работают, все заняты, но почему счастья нет? Значит, не в этом дело. Один ответ — это ответ христианина: «Нет счастья на земле. А что вы хотите построить, Рай? Это не удастся сделать ни при капитализме, ни при социализме». И это верно. Но что же тогда делать?

Новое Средневековье

Нужно дать возможность умереть экономическому укладу нашей жизни. Мы видели, что значит труд после капитала. Это значит принуждение к труду, система насилия. Мы видим, что значит капитал после кризиса. Это финансовые пирамиды. Суть дела состоит не в том, что сегодня один технологический уклад заменяется другим. Например, пятым. А в том, что приходит конец эпохе тоталитарной социальности, конец новому времени. Наступает время того, что в русской философии называют новым средневековьем. Социальное больше не объясняется социальным. Экономизм перестает быть производящей причиной и уходит на второй план жизни человека, в которой вновь проступают метафизические очертания религиозных отношений. Религиозные отношения — это не социальные отношения. В их основе лежит не целерациональность, а вера. Трудовое общество умерло, хотя многие сегодня хотят вернуться к нему. Религиозная общность осталась и непрерывно воспроизводит себя. Для нее человек предстает не как машина, научившаяся решать тривиальные логические задачи, а как бездна, рождающая аффекты, или, как говорит Н. Ростова, как человек обратной перспективы.