Клише

Олег улыбается и с сомнением смотрит на койку.

–Ложись-ложись, – похлопала я по матрасу и нахально пообещала. – Приставать не буду.

Гладышев рассмеялся и покачав головой, с тяжелым вздохом снял туфли, а после лег рядом. Кровать заскрипела, меня вжало в бортик, отчего в спине тут же вспыхнула яростная боль, но я ничем не выдала её. Сцепив до скрежета зубы, втянула бесшумно воздух и кое-как перевернулась на бок, быстренько стирая испарину со лба, чтобы Олег не понял, каких усилий мне это стоит. Гладышев, слава богу, тоже был занят тем, чтобы улечься как можно удобнее, поэтому мои потуги остались незамеченными.

Когда мы, наконец, устроились, я прильнула к Олегу и выдохнула с облечением, прижавшись щекой к его груди, слушая мерный стук любимого сердца. Так хорошо мне стало, так спокойно и уютно…

–Дом, милый дом, – прошептала я с улыбкой, обвив Олеженьку для надежности ногами. Гладышев усмехнулся и не скрываясь, втянул запах моих волос, а после поцеловал меня с каким-то особым трепетом в лоб, отчего у меня дыхание перехватило и глаза защипало от слез. Столько всего в этом жесте было…

–О чём думаешь? – тихо спрашиваю спустя некоторое время.

–Как ни странно, ни о чём, – признается Олежа со смешком.

–Снег пойдёт, наверное, – подкалываю его, за что тут же получаю шлепок по бедру. – Аккуратней, Олег Александрович, я ведь могу передумать и начать приставать, – предупреждаю и угрожающе скольжу рукой вниз по животу, с удивлением отмечая, что Гладышев -то набрал в весе. Видать, правда с Алиской спокойно.

Так, Яночка, тормози! Не смей об этом даже заикаться пока! – орет разумная часть меня. И я, как бы не подмывало поднять сию скользкую тему, откладываю её на «потом». Придёт еще Алискин час, хватит с нас на сегодня Пронина.

–Если будешь также, как бабка кряхтеть, то я скорее расплачусь от жалости, – как и всегда, уел меня Олеженька. Оказывается, всё он заметил, поросёнок такой. Но прежде, чем я успела возмутиться, переменил тему. – Ну, и о чём ты хотела послушать мои «занудные рассуждения»?

–Я уже послушала. Спасибо. Думаю, на ближайшую пятилетку хватит, – отшутилась я.

Олег улыбнулся и вновь чмокнул меня в макушку.

–Янка… – позвал тихо.

–Что, Олежечка?

–Да ничего, просто сто лет твоё имя не произносил, – признается он невесело и задумчиво повторяет, словно смакует. – Янка, Яна, Яночка…

У меня же опять ком в горле встает и глаза начинает жечь.

Знаю, мы похожи на двух придурков, несём какую-то чепуху, но, что поделать, если мы такие и есть – два придурка, настолько истосковавшиеся друг по другу, что даже возможность с любовью обратиться по имени вызывает у нас сумасшедший восторг. Казалось бы, такая мелочь, но после всего, что мы пережили, каждое «Янка» и «Олежечка», каждый ласковый взгляд и легкое прикосновение бесценно.

И мы наслаждались этим подарком. Сплетали наши пальцы в замок, сравнивали их, прижавшись ладонями, соединяя линии жизни, любви и судьбы. Улыбались друг другу и каждую минуту целовались, точнее… лизались – иначе и не назовешь то, как мы изучали друг друга языками, с томительной нежностью сплетаясь ими и расходясь, словно в танце, постанывая от необходимости сдерживаться.

–Ты сладкий, – шепчу, заглядывая в его пьяные от желания глаза.

–А ты солёная, – отзывается он, обводя большим пальцем мои зацелованные губы.

– Тропикана-женщина. Горяча и бешена. А внутри солёная, словно кровь. Текила-любовь… – напела я, улыбнувшись.

–Точно, это про нас, – согласился он, невесело усмехнувшись, видимо, вспомнив полный текст. Я же от досады чуть не взывала. Ну, не дура ли?! Нашла что напевать.

–Было про нас, – шепотом возразила, тяжело сглотнув.

Гладышев хмыкнул, у меня же внутри засвербело.

–Я…

–Молчи, – не позволил он пролиться потоку моего раскаяния, жестко припечатав. – Никогда об этом не говори! Мне не нужны ни твои извинения, ни уж тем более, оправдания. Логику твоих поступков я никогда не пойму, и легче мне не станет, поэтому это всё ни к чему. Я простил тебя, но раскладывать по полочкам – почему и зачем ты трахалась за моей спиной, не хочу.

Каждое его слово било наотмашь. Безусловно всё правда, и он прав, просто я отвыкла от этой его прямолинейной даже бесцеремонной манеры рубить правду –матку, и сейчас была обескуражена.

Отстранившись, я дрожащими руками потянулась за бутылкой воды, чтобы хоть как-то прийти в себя.

Мне было стыдно даже вспоминать о том, что я совершила, не говоря уже о том, чтобы обсуждать с Гладышевым «зачем и почему трахалась». Господи…

–Ян, – поднялся он с кровати и подойдя к окну, продолжил, вглядываясь в огни ночного города. – Я хочу, чтобы ты всё как следует обдумала. Сейчас в нас с тобой говорят эмоции, и кажется, что всё будет по-другому, но…

–Я за шесть лет, Олег, обдумала всё и ни один раз, – тяжело вздохнув, сказала я, понимая, что не получится у нас отложить расстановку точек над «i» на потом.