Клише

У меня вырывается горький смешок, и такая усталость накатывает, что хочется… Да я даже не знаю, чего мне хочется. Все мои желания были связаны с ней. Как увидел её такую юную, наглую, вульгарную и умопомрачительно красивую, так потерялся, забыл, что можно желать что-то помимо неё. А сейчас…

Мне нужно было время, чтобы успокоиться и привести мысли в порядок, поэтому, когда раздался телефонный звонок и на дисплее высветилась Чайка, я поначалу решил не брать трубку, дабы не наговорить лишнего, но это же Яночка: если она чего-то хочет – она это получает.

Ну, ради бога… Вот только потом пусть не жалуется.

– Что хотела? – раздражённо отвечаю на звонок.

– Вижу, ты не слишком рад, что со мной всё в порядке,– невесело усмехнулась она.

– Не говори глупости! – скривился я, она же будто не слыша, продолжила:

– Наверное, надо было умереть, чтобы ты был хоть чуточку любезней.

– У тебя есть с кем любезничать, так что давай ближе к делу.

Чайка тяжело вздохнула, а потом отправила меня в нокаут.

– Гладышев, прекрати вести себя, как обиженный мальчик, тебе не идёт.

– Что? – поперхнулся я, она же опять тяжело вздохнула, словно я её дико утомил.

– То! Я знаю, что ты ночью приезжал… мама рассказывала, – бросила она запальчиво, словно уличила в чём-то, а во мне тоже какой-то упрямый ребёнок проснулся, и я невозмутимо парировал:

– И?

– Просто приезжай. Давай, поговорим, – устало попросила она.

– Сейчас не лучшее время для разговоров.

– Пожалуйста, я тебя прошу. Я больше так не могу… Не после этого кошмара.

– Хорошо, я приеду, – согласился я, потому что тоже больше так не мог: не мог молчать, держать в себе, проживать эту боль в одиночестве и надеяться, что однажды отпустит.

– Я буду ждать, – сказала она напоследок, срывая с цепи моих демонов. Во мне вновь вскипела злоба, ревность и ненависть. Всю дорогу я бурлил, как закрытый котел, гонимый этими эмоциями, поэтому в палату ворвался, словно цунами, готовый выплеснуть всё, что годами копил в себе, забыв о том, что ещё вчера молил небо лишь о том, чтобы она была жива.

Чайка встретила меня взволнованным взглядом. Она сидела на койке, сложив руки на животе. Бледная, осунувшаяся, заплаканная. В это мгновение она казалась такой маленькой и юной, но меня, как и всегда, её слёзы разозлили ещё больше. Не переносил я их.

– Где сын? – спросил, закрывая за собой дверь.

– Уехал с мамой домой. Ему нужно передохнуть, слишком много впечатлений. Ты уже договорился с психологом?

– Нет ещё, разбирался с прессой и полицией.

– Мне звонила пресс-секретарь…

– Я не это приехал обсуждать! – раздраженно оборвал я, поняв, что она просто тянет время. Чайка вздрогнула и прикусив губу, тихо призналась, выводя меня окончательно из себя:

– Не знаю, с чего начать.

– Может, с того, для чего ты позвала своего ёб*ря, – предложил я едко, захлебнувшись в очередной раз ядом ревности.

– Что? – ошарашенно выдохнула она, округлив свои глазищи, меня же понесло.

– То! Я тебя насквозь вижу. Что, решила заставить ревновать?

– Ты совсем больной? Что ты несёшь? – взвилась она и тут же набросилась в ответ. – А ты зачем свою Алису вызвал?

– Ну, я же вроде как жениться на ней собираюсь, а кому, как не будущей жене быть рядом в такой сложный момент?! – насмешливо протянул, зная, что задену за живое.

– Вроде как? – сыронизировал Чайка, ничем не выдав своих эмоций. – И это твой ответ?

– А что? Неужели ты повелась на тот панический бред? – ударил я со всей дури по больному, не в силах держать в себе боль. Мне хотелось, чтобы ей было так же, как и мне хреново, чтобы её так же, как и меня сжигала ревность, чтобы она понимала, каково это – разочаровываться: когда тебя поманят мечтой и на твоих же глазах разрушат её, как она когда-то разрушила наши.

И да, она застыла, лицо стало мёртвено бледным, губы задрожали, а глаза загорелись, как огоньки, выдавая её агонию.

– Зачем ты так? Тебе от этого легче? Если да, то я стерплю…– тихо произносит, выбивая у меня почву из-под ног своей откровенностью.

– А если нет?

– Тогда уходи. Уходи и продолжай жить так, как ты жил все эти годы, – бросает, задыхаясь от слёз.

– И это всё? Всё, что ты хотела мне сказать? – разозлился я, сам не понимая, чего жду от неё.

– Нет. Но если для тебя то, что мы пережили – ничего не изменило, то что толку? Что изменится, если я скажу, что люблю тебя больше жизни? Что не было ни дня, чтобы я не думала о тебе, чтобы не сожалела, чтобы не молила Бога о твоём прощении? Что изменится?

Я промолчал. Она же усмехнулась, не замечая текущих по щекам слёз.