Ключ

Матвея еще не отпустил сон, ему казалось, что он находится в двух реальностях одновременно и просто еще не решил, какую именно выбрать. Но реальность, в которой были тесная комната и черный человек он выбирать совершенно не хотел. К тому же в этой реальности у него болело все тело и почти не двигалась левая рука. Кроме того, что-то неприятно жгло на затылке и когда он коснулся его рукой, то нашел там глубокую, мокрую от крови ссадину. На табуретке перед кроватью стоял пластиковый поднос с железной миской и черной эмалированной кружкой.

– Можешь пожрать, – человек кивнул в сторону подноса, – а можешь подрочить. У тебя сегодня все радости жизни в последний раз, выбирай сердцем, – он направился к двери. Остановился у выхода и добавил: – Ну что, рекламщик? Как вы там придумали? «Ты живешь в своем мире, а играешь в нашем»? Нет, у нас тут все наоборот. Ты в своем мире играешь, а в нашем – живешь. Если хочешь жить и дальше, вспоминай все подробно, давай, вспоминай.

Голова раскалывалась. Матвей попытался сосредоточиться и вспомнить, сколько он уже здесь: день, два, неделю? Как произошло, что его замечательная жизнь вдруг дала какой-то совершенно непостижимый сбой? Он взял кружку, в ней был остывающий, едва заваренный чай. Но пить хотелось и он начал отхлебывать отвратительную жидкость и пытаться вспомнить.

Что он должен был вспомнить? Жизнь шла как обычно…

«Все-таки джин с тоником – не мой напиток», – мысль задержалась с прибытием часов на пять. Голова болела, во рту застрял неприятный привкус железа. Матвей повернулся на бок и посмотрел на лохматую голову девушки на соседней подушке. Быстрее, чем это могло бы случиться, учитывая обстоятельства, голова оказалась в фокусе, и он с удовольствием обнаружил, что она принадлежит довольно привлекательному телу, наполовину закутанному в простыню. Голова эта мирно сопела, отказываясь встречать позднее утро.

Хозяйку головы можно было понять. Яркий свет запутался в плотных шторах и попадал в комнату только одним-двумя лучами, оставлявшими на серых, «под бетон», стенах игривые желтые полосы.

Матвей проснулся раньше. Он никогда не мог долго спать, если в доме кто-то посторонний. Всегда завидовал ночным тусовщицам, которые могут заночевать в одной постели с малознакомым гражданином и мирно дрыхнуть до привычных пяти-шести вечера, когда отдохнувший девичий организм очнется и снова потребует веселья.

Вставать ему не хотелось. Наоборот, хотелось прижаться к загорелой гладкой спине, положить руку на плоский живот, придвинуться плотнее, повторяя изгиб сонного тела и…нет, так не пойдет. Он упрямо считал, что на утренний секс девушки соглашаются только из готовности ненадолго одолжить сонное тело партнеру, а он не любил одолжений. Да и ни к чему утром лишние нежности. Зачем давать повод задержаться здесь дольше, чем на одну ночь? У него был хороший принцип, такой же важный, как защищенный секс: со мной пришла, со мной и ушла. И никаких там «возвращайся скорее, буду ждать». «Буду ждать» – это первый камень, который потом превратится в стену, закрывающую для мужчины дорогу к большому, полному искушений миру женщин. А он за свою свободу собирался держаться. До последнего.

– Ты что, уже встаеешь? – голова повернулась в его сторону, хотя глаза открывать явно не собиралась. – Матвей, я хочу спаать…А что, уже утро?

– Надо же, запомнила, как меня зовут. – Он благоразумно не стал озвучивать эту мысль. – Солнце мое, утро было, когда мы приехали. А сейчас уже день, дела, нужно трудиться. Вставай завтракать. Я тебе вызову такси, а то совсем опаздываю.

Он, конечно, никуда не опаздывал. Просто хотелось поскорее остаться одному и снова вернуть квартире образ, созданный исключительно для одинокого привлекательного мужчины в полном расцвете сил.

Минут через пятнадцать в ванной зашумел душ и вскоре на кухне, обернутая полотенцем, появилась гостья.

– Привет. – Матвея наградили поцелуем с мятным запахом зубной пасты и взглядом, полным ожидания завтрака.

Надежды девушек, касавшиеся завтрака, обеда или ужина, он никогда не обманывал. Это было бы совсем бесчестно. Поэтому Матвей с готовностью накрывал на стол и заодно сравнивал ночной образ с тем, который проявился при дневном свете. Может быть, то, что ему ни разу в жизни не удалось напиться до беспамятства, оберегало его от утренних кошмаров, когда хочется закрыться, как в детстве, одеялом с головой, чтобы спрятаться и никогда больше не видеть то, что лежит рядом.